Сибирские огни, 1986, № 8

Иван встал на дыбки, когда на правлении решали вопрос о мотоцикле. Не поленился, самого председателя колхоза свозил на поле. Заставили Огурца перепахивать. Может, он и перепахал бы, да погода ему отпус­ тила только полтора дня — такой снег повалил, метель настоящая. Хочешь не хочешь, а пришлось разворачивать трактор и ехать обратно в деревню. А весной уж не до перепашки было — скорей бы посеять. Комбайн потряхивало. «Так за день всю задницу отобьешь»,— недо­ вольно подумал Огурец и тут же спохватился, что злиться ему надо на самого себя. Да еще приготовиться к паре ласковых, которые скажет ему Иван. Вот только выдастся свободная минута или обед — отвесит, за ним не пропадет. Никогда и никому не признавался Огурец в том, что он побаивается своего закадычного дружка. Вот уж точно — из-за работы ни мать, ни отца не пожалеет. Поэтому и в звено Огурец решил­ ся идти только после долгих уламываний самого себя. Догадывался, что под началом Ивана далеко не разбежишься. Дружка своего он всег­ да сравнивал с телеграфным столбом. Прямой, круглый и надежно вко­ пан в землю. Но столб хоть спилить можно, а этого попробуй. Зубы у пилы враз поотскакивают. Над дорогой повисла серая лента. Скоро из нее выскочила кузовная машина и повернула к полю. Проскочила по широкому прогалу между хлебов и пристроилась возле комбайна Ивана. Шоферы были довольны. Теперь не обязательно ждать, когда кто-то намолотит полный бункер. У кого сколько есть, столько и забрал — котел-то общий. Машины меж­ ду полем и током крутились без задержек. Вот комбайн на минуту оста­ новился, и зерно пошло в кузов. Назад машина поехала осторожно и неторопливо. Комбайны дошли до края поля, развернулись и тронулись обратно. Теперь они, как привязанные, будут утюжить и утюжить поле друг за другом, пока не выстригут его до последнего метра. Не день и не два — недели, а то и месяц с лишним,-если небо размокнет дождями, потребуется на главную деревенскую работу. И еще много ждет впере­ ди разных событий, поломок и ругани, усталости и отчаяния — ни одна уборочная без них не обходилась. Федор Прокошин, переезжая через борозды, напаханные Огурцом, крякал и ругал себя за оплошность. Не надо было давать согласия. С такими работничками намотаешь соплей на кулак. Не глянулась ему затея со звеном, получалось, что он зависел теперь не только от своего комбайна, от хлеба или от погоды, но еще и от троих гавриков. А он не привык ни от кого зависеть, привык надеяться только на самого себя. Сам. Жена его так и называла — сам. Всю жизнь, сколько помнил себя Федор,' ему приходилось рассчитывать только на свою голову и на свои руки. Так уж планида его складывалась, с детства. Отец вернулся с фронта в сорок третьем, с латаным, как старая рубаха, животом. Но и такой мужик был в то время в деревне видным женихом. Нашлась невеста, женился. Правда, долго не протянул. После Победы его схоро­ нили. Мать Федора осталась с мальцом на руках, и то ли от бабьей неустроенности, то ли от горя запила горькую и настежь распахнула свои ворота для каждого желающего прохожего. В избе дым всегда стоял коромыслом, ночевали чужие мужики. Они относились к мальчонке по-разному: одни не замечали, как не за­ мечают в избе кошку, другие старались задобрить, одаривали конфе­ тами и пряниками. Федор угрюмо сводил реденькие бровешки и оди­ наково угрюмо, как дикий зверек, относился и к тем, и к другим. А конфеты и пряники, глотая тягучую слюну, скармливал большому, рыжему кобелю Валету. Мать в иные дни встряхивалась, будто просыпалась от дурного сна, переставала пить, выгоняла мужиков, кидалась целовать и ласкать сына, называя его лапушкой и Федюнчиком, но тот упрямо выворачи­ вался из ее рук, и глубокая, недетская морщинка над переносицей не разглаживалась. Он уже знал, что внезапным и бурным ласкам матери нельзя верить: пройдет неделя-другая, и снова —все по-старому. Ему некому было жаловаться, и Федор сам научился защищать 23