Сибирские огни, 1986, № 8

столом и печкой, похожий на взъерошенного, задиристого петуха, ма­ терился. Иван запивал молоком жареную картошку, помалкивал. Ему ни о чем не хотелось говорить. Он знал: таких, как Федор, надо убеж­ дать делом. А разговоры... Это так, для перекуров. — А ты что молчишь, новый труженик деревни? Про Ивана не раз писали в районной газете и всякий раз называли его новым тружеником деревни. Яков Тихонович, когда был злой, тоже так его называл, с издевкой. Сын в долгу не оставался. Об отце тоже не раз писали в газете. — А что я вам должен ответить, уважаемый хозяин деревни Белая речка? — Ты же первый глотку за это звено драл. Забыл? Забыл, как вы тут с Веней ночью расписывали? — На память пока не жалуюсь. — А чего как воды в рот набрал? Вякнул тут при Федоре и замолк? — Да зря ты. Отпустить его надо было. — Ну...— Яков Тихонович даже задохнулся.— Ну, знаешь! Зачем тогда людям мозги морочил? — Неужели трудно понять? Не нужен он мне, если из-под палки в звено загонят. Один скандал. — Вылез на трибуну, навякал. Вот теперь и расхлебывай. А завтра Валька с Ленькой придут отказываться. Яков Тихонович присел, крупным глотком хватнул из кружки чаю, обжегся, выплюнул, бросил кружку, поддал ее сапогом и выскочил из кухни. Иван спокойно ел. Он давно привык к отцовским выходкам. Яков Тихонович скоро остынет, угомонится и, виновато улыбаясь, вер­ нется. Так оно и случилось. Отец вернулся, подобрал кружку, сел за стол, подвинул себе поближе сковородку с картошкой, смущенно про­ бормотал: — Нервишки, мать их, совсем разболтались. Ты тоже, ухарь, нет чтобы помолчать. — Я же молчал. Сам говорить заставил. — Опять заводишь? — Ешь, ешь давай. Я поехал. Когда на улице затрещал мотоцикл, Яков Тихонович сердито отбросил ложку. — От же курва! Надо ж так парня приворожить! ГЛАВА ТРЕТЬЯ 1 Иногда Ивану казалось, что у него уже была жизнь. Иная, не ны­ нешняя, но — была. Он забыл ее, ничего не знает о ней, а она нет-нет да и напомнит о себе. То запахом, то обстановкой, то чувством. Ненадол­ го, как вспышка. Знаешь, что в твоей, нынешней, жизни такого не слу­ чалось, но в то же время все близко, знакомо. Иван шел по краю хлебного поля, дотрагивался рукой до колючих колосьев, видел серую, литую поверхность пшеницы, уходящую к самому горизонту, и никак не мог избавиться: это с ним уже было. Когда-то. И хлебное поле, и раннее утро, и колючие колосья, и странное, непреодолимое желание подпрыгнуть, взлететь над землей, увидеть ее всю сверху и закричать. От радости, оттого, что живешь и ждешь от своей жизни лучшего. Иван даже остановился. Хотя знал: не вспомнить ему и не дога­ даться, когда это уже было, в какой жизни. Только попытался задержать в душе этот момент, постигнуть его до' конца. Не получалось. Все исчезало, растворялось, как исчезает и растворяется туман, когда на него падают солнечные лучи. А на смену приходило реальное и вполне понятное: обкошенное по краям поле, четыре комбайна и стоящие возле них Огурец, Валька и Федор. 21