Сибирские огни, 1986, № 8

простаками, й только после того, как их не станет, мы вдруг начинаем понимать, что с их уходом мы потеряли нечто большее: ва­ куум, созданный их отсутствием, почему-то не заполняется. Если творческую зрелость позволительно, как и человеческую жизнь, делить на опре­ деленные периоды, то назовем этот срок, в который только-только вступал Вячеслав Назаров, юностью творческой зрелости... Рано, очень рано ушел из жизни этот не­ заурядный человек. Война все же д о с т а - л а его через много лет. А книги его остались с нами, они живут, работают^на наше время, будят мысль. Вот и на этой, последней книге, которая вы­ полнена в черной обложке, белыми буквами вместо заглавия оттиснуто: «Вячеслав На­ заров». Она дотянулась до нас через семь лет после кончины автора... Многое в ней читал я с тугим комком в горле, как и мудрые строки его последнего стихотворе­ ния, ставшие эпитафией на могильном па­ мятнике писателя-сибиряка: «Удел человеческий светел, И все мы — в том и секрет — Единственные на свете, И всем нам повтора нет...» Вадим МИХАНОВСКИЯ. Афанасий Гуковский. Крутые повороты. Рассказы. Кемеровское кн. изд-во, 1985. В книге А. Гуковского собраны тринад­ цать рассказов. Персонажи, их населяю­ щие, не схожи друг с другом ни судьбой, ни биографией. Но все они в какой-то мере повторили жизненный путь автора. Писатель учился, работал, воевал. Он успел многое повидать, и естественно его жела­ ние рассказать об увиденном. Но писатель, кроме «иметь, что сказать», должен еще и уметь это «рассказать». И перед А. Гуковским встала проблема, от которой не может отмахнуться ни один автор, молодой, начинающий или опытный — как рассказать о человеке, чтобы чита­ тель ощутил его бытие, чтобы увидел его, почувствовал, понял именно как конкрет­ ную личность со своим характером, миро­ воззрением. Первое, что бросается в глаза во время чтения «Путей-дорог», это язык автора и его персонажей. Одни говорят возвышенно и с пафосом, другие изъясняются языком якобы народным, густо пересыпанным раз­ личными «ишшо», «дак», «итть». Возможно, это просто попытка передать речь человека «академиев не кончавшего» как она есть. Впрочем, обратимся к конкретным приме­ рам. В гостиничном номере случайный сосед рассказчика («Наставник») поведал исто­ рию о том, как горняк «проходчик Мака­ ров» сделал из него, когда-то бестолкового сменного мастера, опытного горного инже­ нера. Случай сам по себе вполне правдопо­ добный, но описание этого поступка в рас­ сказе «Наставник» вызывает недоверие. Ибо авторская речь составлена в основном из образчиков бесцветной газетной пате­ тики: «Неторопливо рассказывал проходчик Макаров о своей трудной, но честно про­ житой жизни. Украдкой поглядывал я на него, видел в профиль сильное, мужествен­ ное лицо его, и мне было стыдно и обидно за себя, что я не мог понять и оценить это­ го человека». А когда-то Алексей все свои беды отно­ сил на счет «проходчика Макарова», пока не случилось чуда на празднике Дня шах­ тера. «Ах, этот праздник,— вспоминает он.— Потряс он меня до глубины души, вывер­ нул, что называется, наизнанку. И поставил на свое место. Как ставят телеграфные столбы — вертикально и прочно». Авторской эту речь мы назвали потому, что шахтеры вряд ли изъясняются так, даже окончив горный институт. «Потрясенная и вывернутая» душа Алек­ сея не нашла иных, незаштампованных слов, и нравоучительный сюжет скользит мимо читательского сознания. В центре рассказа «Пути-дороги» — не­ лепый случай, стоивший многих неприятно­ стей его герою. Он с кулаками бросился на своего начальника и, встретив его через много лет, оправдывается: «Уже и не пом- ню, какие страсти-мордасти взыграли в моем холодном воображении...» «Холодное воображение» — опять фраза, явно из «другой оперы». И опять нет доверия к рассказываемому. К сожалению, мест таких в небольшом сборнике немало. Мы обращаем внимание на расхождение речи и образа персонажей потому, что из него следует расхождение более сущест­ венное: между замыслом и его вопло­ щением. Вот еще один рассказ — «Старатели». Дедушка Трофим и его шестнадцатилет­ ний внук Сёмча рубят в тайге баньку. При­ шло время обедать, и автор сразу окунает читателя в «стихию народной речи». Де­ душка и его городской внук обедали сте­ пенно, молча. Дедушка Трофим страшно не любит, когда за едой балабонят. Он гово­ рит обычно: «Ни скуса во рту, ни пользы в брюхе. Добро токо переводится на дерь­ мо». После обеда полагается отдохнуть, тем более только что прошел дождь, нужно обождать, пока высохнут срубленные брев­ на. И Сёмча просит деда рассказать, как некогда, в годы НЭПа, он ходил мыть зо­ лото. Не хотелось старику вспоминать прошлое, ибо то немногое, что ему уда­ лось намыть, украли. Но если не расска­ зать, думает дед, так «распалишь в нем (внуке. — Л . X .) любопытство. Или начисто обозлишь его. И затаит непочтение к стар­ шим, потеряет веру в них». Итак, чтобы не утратил внук веру в старших, рассказывает дед свою горькую одиссею. Сёмча объясняет свой интерес к прошлому тем, что хочет с компанией та­ ких же «зеленых старателей» нелегально мыть золото. «А скажи на милость,— спра­ шивает дедушка,— для какой надобности тебе-то золото, чо с им делать станешь?» Внук отвечает ему, загибая, чтобы не сбиться, пальцы: «Дублёшку надо... Джин­ сы сингапурские... меховую шапку за шесть­ сот, ботинки на высоком каблуке... .Больше тыщи нужно... У папы нету... Ты скаредный — не дашь. Где я их возьму?» В тех же педагогических целях дедушка намекнул На кутузку, и «глаза Семена ра­ стерянно забегали, ладонью утер он повла­ жневшие губы. Ершистая храбрость, зади­ ристый тон Семена враз потускнели...» 171