Сибирские огни, 1986, № 8

Пока есть коя — держись, пилот. А если ад вокруг — ищи в аду свою звезду« Не берусь судить о качестве его стихов, ибо Вячеслав мне нравился как человек, так что не оказаться бы в этом вопросе стороной слишком заинтересованной. Но вот, например, его белые стихи из фантасти­ ческой повести-поэмы: «...если будет день, когда окаменевший пепел, еще хранящий радиоактивность, по­ кроет почву вымершей планеты, как полотно смирительной рубашки, стянувшей туго тело идиота... то я хочу быть спорой... Се- \ рой спорой с , непоборимою способностью деленья — живою спорой!.. Началом новых миллионолетий сурового и, трудного отбора в пути от протоплазмы к совершенству». Или вот еще. Это из его «Атлантиды»: был «огромный остров, где пел бетон, свер­ кали сталь и пластик в прекрасных м у з ы ­ к а л ь н ы х воплощеньях (разрядка моя.— В . М . ) , где по спирали серого асфальта неслись, как пули, электромобили, ракеты перечеркивали небо...». Все вроде бы узнаваемо: и дельфины, и Атлантида. Но это лишь привычный анту­ раж, прием, помогающий не отвлекать чи­ тателя от главного. А главное — в ситуа­ циях, особенно в поведении людей, в их жизненной, общественной, личной человече­ ской позиции. Вот перед нами (тоже узна­ ваемый!) делец от науки с высоким званием советского академика, сделавший имя на мнимом приручении дельфинов и он же подстроивший дело так, что люди открыва­ ют стрельбу по дельфинам: псевдоученый боится, что его «постулаты» в науке, весь его жизненный уклад, плацдарм будут раз­ рушены, если другая группа молодых ученых-энтузиастов докажет, что у дельфи­ нов есть разум... Что ж, увы, близкий контакт между дельфинами и людьми вновь нарушен. Старейшины дельфиньего племени констатируют: люди «нарушают равновесие природы и убивают друг друга. Разве могут убивать разумные существа?». И разве можно у н и ч т о ж а т ь среду, в которой обитаешь? (В последней фразе я поменял лишь форму глагола, поэтому она выведена из кавычек). Еще более подтверждает авторскую кон­ цепцию «Атлантида», имеющая подзаголо­ вок «Фантастическая поэма». Вводка в нее тоже традиционна. Мы уже с вами знаем, что это был «огромный остров, гд? пел бе­ тон, сверкали сталь и пластик» и т. д. Но автора заботит другое: отчего погибла Атлантида? От землетрясения? От испепе­ ляющего атомного пожара? Или, что самое страшное, все произошло из-за того, что люди перешли однажды только на механи­ ческое общение посредством кнопок и тум­ блеров, т. е. стали обходиться без слов? Уходя чуть в сторону, я вспоминаю, как лет пятнадцать назад Вячеслав Назаров с горечью ■высказывал мысль о том, что в нашей литературе некоторые рубят сук, на котором сидят, т. е. все реже используют живую народную речь, нагромождают в своем творчестве родительные падежи, от­ глагольные существительные и пассивные формы глаголов, сооружают порой такие стилистические обороты, из которых даже 170 корректорам мудрено выбраться. И это уже не смешно, потому что в этом деле мы за­ шли слишком далеко. Слово уже не зовет!.. И вот через годы после этого разговора читаю в «Атлантиде» о том, что там погиб Хранитель живой речи. И только из-за того, что «убили слово, убили зов, спокойней ста­ ло без зова слов»,— перестал существовать легендарный остров Атлантида. «А был он неприступным и могучим, огромный остров, где убили слово... Где он сейчас? Ни голо­ са, ни ветра... Где след его? Ни волоса, ни пепла... И потому мы начали с Начала — от кремня в лапе к лазерным лучам». Уместно привести высказывание сотова­ рища Назарова по перу Д. Жукова о рас­ сказе «Нарушитель» — на мой взгляд одном из самых крепких в нашей советской фан­ тастике: «Неземная красота чужой планеты, ее пейзажи, мастерски придуманные и поэти­ чески описанные Назаровым,— все это как- то не вяжется со словом «мерт,в». Не может быть красивым мертвый мир. Ткань повест­ вования неназойливо делает ощутимой тре­ вогу героя повести.., его несогласия с това­ рищами, готовыми поставить крест еще на одной планете после того, как приборы «всевидящие, всеслышащие, всемогущие н неустанные, мудрые и непогрешимые» вы­ несли свой приговор. И он совершает пре­ ступление или... подвиг. Космический устав категорически запрещает намеренное введе­ ние в чужие миры естественных организмов. Андрей нарушил устав, дал жизнь пла­ нете...» От идеи активной перестройки мира На­ заров приходит к другой идее — роли «писателя —поводыря по будущему». (Не­ которые могут усмехнуться: «Ничего себе, замахнулся!»). А он, пытаясь проникнуть в это будущее в одной из самых последних своих повестей, призывает человечество быть разумным — «без тех условностей и оговорок, которые позволяем себе в стенах своего дома...» Добавлю лишь, что строки эти создава­ лись в период сложной международной об­ становки, и, как всякий гуманист, Вячеслав Назаров думал прежде всего о главной функции человечества — функции созида­ ния, а не разрушения. Самому же писателю выполнять эту функцию становилось все труднее, при­ шлось согласиться с врачами, что операция на сердце — дело для него неизбежное. И вот, после операции, появилась вдруг «Поэма ножа», посвященная известному кардиологу Юрию Ивановичу Блау: ...Потому, как на правый суд, люди горе к тебе несут: доверяют люди сердца тем, кто искренен до конца! Мне бы так вот стихи писать без издательской маеты: над пороками нависать точным лезвием доброты. ...Держу в руках последнюю книгу Вяче­ слава Назарова. Он прожил после операции около пяти лет. Многое успел сделать, еще более осталось в задумках, не воплотив­ шись в дела. Но и то, что успел сделать он в свои почти 42 года, достойно всяческого уважения. Он был из той категории русских писателей, которых при жизни считают не­ много наивными, слишком доверчивыми