Сибирские огни, 1986, № 8

нены гордыни и собираем свои скромные урожаи, а через дорогу наливается чистое, с тяжелыми колосьями, чужое поле. * * * Живя в Журавке, я видел председателя колхоза разным. Видел уверенным и рас. терянным и.',, беспомощным. Утро. В правлении на планерке все спе­ циалисты. За спиной у Ивана Михайловича стена из полированного дерева, с тщатель­ но подогнанными швами, полочками с цве. тами. Рядом — телефоны и прибор с клави­ ш ам и— всеохватный, все разъясняющий звуковой экран, из которого периодически вырывался и взрывался над столом, четкий, усиленный электротехникой чей-нибудь го­ лос с фермы, из бригады — голос с мест. Все его минуту слушали, узнавали, и все его понимали. Мне он казался громовым, пришедшим извне, из мира электроники. О стальным— знакомым, привычным, сво­ им, домашним. Я глядел на Ивана Михайловича Ярово­ го и, сейчас честно признаюсь, думал: ес­ ли вот эти мои записки увидят когда- нибудь свет, то читателям будет недоста­ вать зрительного представления об Иване Михайловича. Какой он? Ведь в рассказан­ ном мной внешний образ не выявлен. Я думал, как показать, какой особенной при­ метой отметить, чтобы он запомнился. Особые черточки не приходили. Серый костюм. Новый, но обжитый, привычный, рабочий. Галстук — тоже рабочий. Он ему как бы обязателен. Видно, не умеет и не любит быть без галстука — этаким доступ­ ным, расстегнутым. На лацкане значок депутата Верховного Совета РСФ СР. Это уже деталь,— отмечаю про себя.— Смотрю на его лицо. Густая, неуправляемая прическа с сединой. Кра­ сивый этот Яровой. Внешне похож он на известный портрет Дениса Давыдова. Помните? Такая же буйная прическа. Не­ зависимость. И поймал себя, и попридер­ жал: неточно, думаю . Никакого в Иване Михайловиче гусарства нет. Если посмот­ реть пристальнее: усталое лицо и уже скорбные какие-то глаза. Отвыкают улы­ баться. Вот это уже точно. Это обязатель­ но надо не забыть и сказать. Так вот что было на этой планерке, ка­ кую беспомощность я заметил. Стоял у стены мужчина в резиновых подвернутых сапогах. Правление уговари­ вало его пасти ягнят. — Не могу,— не соглашался тот.— Овцы опротивели мне. Я брезгую ими, и все. Д у­ шу выматывают — не могу дышать. Ягнята эти. Лови их. Обрабатывай. Черви от них. Сдохнет какой — спать не могу. И верхом тоже пасти не под силу — радикулит у меня. За телятами можно ездить на телеге. Ни уговоры, ни увещевания на пастуха не подействовали. Иван Михайлович положил руку на стол. Молчит. Не армия. Не прикажешь. У кол­ хозника свобода выбора. Вот тебе и всемогущий председатель. Вот тебе и авторитет его. И как же я обрадовался, когда увидел, что нашел-таки через день, уговорил Иван Михайлович молодого колхозника пасти ягнят. Когда упросил, как же воспрял предсе. датель, какая же тяжесть с плеч его спала. Если пастухов Иван Михайлович уговари. вал, будто подольщался, то в другой си­ туации был просто растерян и не знал, как поступить. Тут ни его мудрости, ни его опыта не хватало. И решительность его не включалась. На летучке утром перед всем правлением предстала доярка Надя. Креп, кая, при всех молодых достоинствах, лад­ ная, в модном плащике. Всем было ясно, что она просит. А я, посторонний, трудно это постигал. А дело было вот какое. Приняла Надя в мужья парня, недавно освобожденного. И вот просит принять его в колхоз. — Ты хоть знаешь его,— допытывается главный зоотехник Екатерина Максимовна Козило. По тому, как она спрашивает, видно, что судьба молодой женщины ей сильно не безразлична. — Знаешь, откуда он пришел? Ты нам покажи его. Где он? — За дверью. — Давай веди. Зашел тихий парень. Мягкая куртка. Модная. Узкие брюки. Кеды. И лицо, и руки неизработанные, разнеженные. Для мужчины он какой-то слишком гладенький. Спрашивают у него: — Специальность у тебя есть? — Нет. — Кем же будешь работать? В колхозе сейчас... все со специальностями. — Любую работу буду делать. Куда пошлете. — Серьезно все обдумал? — Серьезно. — Через полгода не исчезнешь? Молчит. — Ведь в колхоз принимаем. — Я обдумал. — Ладно, можешь идти. — Надя,— это опять дотошная Екатери­ на Максимовна безжалостно допытывается, как прокурор.— Неужели не видишь? Неу­ жели слепая? Он же не мужик. — Я его перевоспитаю. — Ничего ты его не перевоспитаешь,— ответила горестно. И уж совсем откровен­ но: — А как- мужик-то хоть он хороший? — Хороший. Когда доярка Надя ушла, все долго мол­ чали. Что делать? Не нужен такой человек колхозу. А молодая доярка с ним уже жи­ вет — семья. Не прими — семью, скажут, разрушили. Любовь. Доярка не плохая. Принять — квартиру надо давать. Заболта­ ется, запьет — по закону из квартиры не выгонишь. Примеры уже есть. Разобраться здесь скорее сможет Ека­ терина Максимовна, чем председатель колхоза. Тут, как я понял, Иван Михайло­ вич беспомощен. Как-то я поинтересовался: «Иван Михай­ лович, это так или мне только показалось? К вам в контору сельчане приходят все какие-то чистенькие, вежливые. Как будто все нерабочие». — А они просить приходят. — А где вы с ними ругаетесь? Без этого в колхозе вроде бы даже и нельзя? Он засмеялся. 131 5 *