Сибирские огни, 1986, № 8

кажется, задремал. Вторая половина ночи скатывалась к утру. В окнах начинало синеть. В который уже раз переворачиваясь на кровати, Иван скользнул взглядом по окну и вздрогнул. Показалось, что на улице кто-то стоит и смотрит на него. Он поднялся и подошел к окну. Что-то белое, неясное мелькнуло перед глазами, исчезло- Почудилось... Но на душе почему-то стало легче, спокойней. Снова он смотрел на мутно белеющий потолок, снова перебирал в памяти длинные пять лет, прожи­ тые рядом с Любавой и в то же время без нее. Вспоминал с затаенной, привычной болью, но сейчас она была светлой. ...Любава первая подошла к нему. Иван на кладбище ладил столик и скамейку. Мать умерла зимой, поставили тогда лишь железную оградку, и вот по весне, выбрав свободный день, Иван притащил сюда доски и столбики. Он уже заканчивал свою невеселую работу, когда услышал, что идет Любава. Услышал ее невесомые шаги, спиной почувствовал ее взгляд и замер, боясь оглянуться. — Здрассте... Медленно положил он на землю доску, медленно положил на доску топор и с трудом, словно тело его враз стало деревянным, повернулся. Любава стояла у изгороди, несмелая, настороженная, как птичка,— шумни, она отскочит, порхнет крыльями и улетит. — Я цветы принесла теть Гале. Вот. Посыпь, они красиво цветут. Протянула семена в аккуратном, бумажном пакете. Иван взял его, разорвал и осторожно рассыпал мелкие, черные семена на песчаном бугорке. Выпрямился и после долгого перерыва посмотрел Любаве прямо в глаза. Глаза были прежними, и прежним был в них любящий свет. Он был' для него. Иван все понял. Протянул через ограду руки, взял ее за плечи и спугнул. А может, она самой себя тогда испугалась? Вывернулась из его рук и побежала с кладбища. Иван хотел догнать, задержать ее, но стоял на месте, не двигаясь. И снова все шло по-старому до прошлой осени, ' когда посадили Виктора Бояринцева. В деревне поговаривали, что посадили с помощью Ивана, что он специально выследил, в отместку за Любаву. Людям рот не заткнешь, каждому в отдельности не растолкуешь, успокаивал само­ го себя Иван, когда до него доходили отголоски этих разговоров, но на душе было пакостно. Нет, - он не раскаивался, знал, что в любом случае он поступил бы именно так, но здесь была замешана Любава. А случилось по-обыденному просто. На дальнем поле домолачивали пшеницу, работали допоздна, пока не пала роса. Чтобы не терять время на переезды — от поля до деревни почти двадцать километров,— реши­ ли ночевать прямо у комбайнов, в соломе. Благо ночь стояла теплая. Иван подумал, что хорошо бы развести костер, и отправился в колок за сушняком. Там и наткнулся на кучу мешков, набитых под завязку зерном. Ясно, как божий день. Кто-то из шоферов разгрузил здесь свою машину и теперь дожидался тихого часа, чтобы увезти мешки. Услышав о находке Ивана, мужики разозлились, плюнули на сон и сели в засаду. Грешили на городских водителей, помогавших на уборке. Но ошиблись. Под утро на своем^ грузовике приехал за зерном Виктор Бояринцев и с ним незнакомый мужик из райцентра, как потом выяснилось, поку­ патель. Когда их накрыли, мужик со страху сел под березу и больше не шевелился. А Виктор выдернул из кабины монтировку и угрюмо пообещал проломить голову первому, кто подойдет. Высокий, с длинны­ ми цепкими руками, он стоял, чуть пригнувшись, будто приготовившись к прыжку, и на лице у него, в глазах, узко и зло прищуренных, было столько ненависти, что Иван, глянув, даже оторопел: откуда, когда накопилась она в нем? Ко всем сразу, и чувствовалось, не из-за одного лишь зерна. — Не лезьте, сразу черепок проломлю,—еще раз пообещал Вик­ тор и настороженным, напружиненным шагом стал подвигаться к каби­ не. Мужики в нерешительности замялись. Огурец кинулся сбоку, но по­ лучил такой страшный удар по плечу, что свалился, не успев даже охнуть. — Да что ты делаешь?! — выкрикнул Иван, поражаясь тупой зло- 11