Сибирские огни, 1986, № 8

Песню нестройно подхватила вся плющильная артель: А в терем тот высокий Нет хода никому... Благо по теперешним временам песни на монетном дворе не воз­ бранялись. Напротив, начальство поощряло работу с песнями, говори­ ли, мол, песнопения полезны супротив чахотки, вроде как, застоялость в грудях прочищают. Это при нынешнем господине управителе такая свобода на песни вышла. А раньше, бывало, боже упаси, не могли рта открыть. Какие, мол, тут песни, ежели царевы деньги куем! Чай, не игрища! Однако чадная вонь в плющильне сделалась такой сильной, что са­ мые бесчувственные на нюх и те всполошились: — Чехлядью воняет, Митрофаныч! Не стал больше Игнаха удерживать сотоварищей: — Тарабаньте, ехетство! Что они там... Плющилыцики бросились к двери и что было силы принялись коло­ тить в запертую дверь. С той стороны двери открылась смотровая дырка, и караульщик прокричал в нее: — Чичас, братцы, отопрут!.. Ключей нету. Ундер забрал. Плющилыцики сбились в стадную кучку около двери. Поодаль, у затухающего горна остался один Игнаха. — Господи Исусе, живьем сожгут!—хныкнул кто-то. — Будет гундеть!—сердито урезонил его Игнаха. В плющильню, погрузившуюся во мрак, со стороны кожуха начал пробиваться густой дым. Г Л А В А V I I I МОНЕТНЫЙ ДВОР ГОРИТ! Моргун, притаившись в темном кожухе у единственного крохотно­ го оконца, услыхал, как по крыше протарабанили скорые ноги. Дверь словно вышибло. Истошный вопль Петрована Хлебникова хлестанул, как выстрел: — Беда! На чердаке чадно! Дверь за Петрованом осталась распахнутой. На улице дробью рас­ сыпались его шаги. У обыскательной избы поднялся переполох. Кто-то побежал на мо­ нетную фабрику искать сменного унтера Третьяка. Моргуну, заслышавшему крики о пожаре, надо было бы тоже вы­ бежать из кожуха на двор да тоже начать вопить об опасности. А у него ноги сделались рыхлыми, будто куделя. Совсем не держали. А тем временем прибежали "плющилыцики, которые много раньше Петрована Хлебникова учуяли опасные запахи. Горланили, что надо подтаскивать вододействующие пожарные машины и ломать крышу. Громче всех орал урядник Третьяков. Он и приказал, чтобы вся артель Игнатия лезла на кожух с баграми и ломами. У ворот монетного двора в медную доску ударили тревогу. Но звук получился какой-то малосильный, хилый: звяк-звяк. Обыскатель колотил что есть мочи, а выходило, будто бьет он тощим голиком по ржавому ведерку. Долго на заводской каланче не отзывался набат. Да вот ударил и он тяжелым густым басом. До самой глубины вспорол набатный звон безмолвие ночного покоя. Будто острый нож вошел в живое сонное тело Всполохнулся весь Завод-Сузун. И хозяева, и постояльцы- ярмарочники очумело вскакивали, таращились: «Господи святы! Кто горит-то?!» ' • А тревожный набат все гудел и гудел. Он и пугал страшной бедой и созывал на помощь... 106