Сибирские огни, 1986, № 7

А й в самом деле,— сказал себе Осип.— Или не о том ты думал, когда шел сюда? Или не заслужил, не достиг? Да какое же дело сейчас без меня обойдется, кем успокоится? И от этих мыслей поверилось ему в слова Николи. А ведь кто Знает, может, и готовят где исподволь, и какой-нибудь газетчик, а может статься, сам Гладышев лоб моцщит, соображая, как ловчее о нем, Осипе Нетупском, сказать. И о Гладышеве подумал: подвел я его тогда, конечно. Так ведь кто виноват? Черт попутал. Да и забылось все давно, так что почему бы и не написать Гладышеву доброе слово по случаю? Все может быть,— сказал себе Нетупский и улыбнулся Николе своей самой трогательной улыбкой: — Вечный ты мой друг и товарищ. — Д о л г п л а т е ж о м к р а с е н , — непонятно сказал Николя. — Да о чем рёчь! — воскликнул Нетупский, хотя никаких долгов за Николей припомнить не мог.— А не пойти ли нам куда-нибудь? Ночь на Дворе. — А и верно, ночь на дворе,— согласился Николя и, ступая тонкими ножками, пошел через кабинет к выключателю. Из машбюро доносился приглушенный стук одинокой машинки, и Нетупский подумал, что это Лидка Жеребцова гонит сверхурочные. Он ясно представил себе Лидкино лицо в мелких морщинках у глаз и с аршинной папиросой в уголке крашеного рта. Ишь как садит, будто пулемет,— п о д у м а л Нетупский.— Интересно, в кого она влюблена нынче? — В Левку Гузенина,— сказал Николя,— холостого, неженатого,— и принялся натягивать свою странную курточку, шитую рыжим кудрявым мехом наружу. А Нетупский посмотрел на него, соображая, что, видно, вслух говорил и что привычка эта препаршивая и если уж появилась, то лучше бы уж поскорее от нее избавиться. А заодно и о Левке Гузенине подумал, потому что, как и в давние времена, не хотелось ему с Левкой встречаться... Они вышли. «Предбанник» был освещен тусклым плафоном, а коридорчик на редакторской половине утопал в темноте. Николя, повертывая ключ, сказал: — Нынче народ долго не засиживается. Раньше и до девяти и до десяти бывало...— И как бы в пику ему в секретариате скрипнула дверь, выронив полоску белого света, и: — Тетя Маша, Любушкина посмотрит^. Сколько снимки ждать можно? Елисеич скончался два года назад, и теперь на его месте сидел Горюня, позаимствовавший у старика черные нарукавники, раннюю лысину и манерѵ держаться. — Здравствуй, Осип,— сказал Горюня, помахивая блестящим стро- комером.— Фотокор у нас новенький, Любушкин. Снимает прилично, но резинщик!.. Ну что там? — Сейчас будет,— сказала вахтерша, и почти следом за ней выбежал, стуча каблуками, тощенький мальчишка в белесых джинсах с ворохом фотографий в руках. Горюня разбросал их на столе у вахтерши, и все склонились над ними. — Ну ладно, ну ладно,— приговаривал Горюня, постукивая линейкой.— А чего это товарищ Нетупский у тебя на всех фотографиях? — Осип застенчиво закраснелся.— Вот смотри: доярки и Нетупский, секретарь обкома .беседует с доярками и товарищ Нетупский тут же с ними беседует, доярке премию вручают, а это кто на втором плане? Горюня усмехнулся: — Ты что же, Осип, за Любушкиным по пятам бегал? Или это он без тебя жить не может? — Я пленку проявил, а он,— мальчишка виновато улыбнулся Осипу,— то есть товарищ Нетупский, на всех лучших кадрах. Что я сделаю? — Так ведь зовут, просят: к нам, сюда, хотим сфотографироваться,— сказал Осип.— Нечто откажешь? 85