Сибирские огни, 1986, № 7

и постоянно звонил по инстанциям уточнять, не вызовет ли публикация каких-либо нареканий. Мучительное состояние это сказывалось на тех, с кем лысый кавалерист имел дело, ибо во всяком усматривал он безответственного щелкопера и насмешника. К Нетупскому же он и вовсе не благоволил, почитал театр, литературу и музыку делом десятым и вовсе не обязательным. А поскольку чувства свои он и таить не умел, то отношение его Нетупский ощущал постоянно и болезненно переживал ту незначительность, к которой Банников его низвел. Пребывать же в таком состоянии, когда тебя будто бы и в помине нет, было для Нетупского не просто невыносимо, но совершенно невозможно. И вот однажды он явился к лысому кавалеристу, лучась обворожительной улыбкой. — Вот,— сказал он,— срочно в номер. Банников поднял распаренное лицо и принял из рук его скрепленные страницы. — И с чего бы это срочно в номер? — сварливо сказал он, исподлобья глядя на Нетупского.— Может, это Указ Президиума или Постановление ЦК? Цирк, честное слово. Да вот, извольте радоваться,— сказал он, взглянув на заголовок,— оперетта или цирк? А для оперетты это не оскорбительно, вы считаете? А для цирка? Начнут ходить, скандалить. А вам бы только кавалерийским наскоком...— и рукой помахал: — В секретариат, в секретариат. — А вы сюда взгляните,— Нетупский отогнул страницу в руках Банникова и ткнул пальцем в размашистую резолюцию. — Вот как,— сказал лысый кавалерист и потянул из кармана платок.— Что же, стало быть, с а м прочитал и считает... — Считает,— сказал Нетупский.— Там же написано: свежо, интересно... — Интересно, интересно,— проворчал замред, утюжа лысину.— Разговоры с обиженными все равно мне вести. Это уж как пить дать.— Он спрятал платок и внимательно поглядел на Осипа.— Но вы молодец, на вас положиться можно. И как вы до него-то добрались со. статейкой этой? Занятой человек... — Да так,— небрежно сказал Осип и пальцами неопределенно покрутил.— В театре места рядом. И вообще. Сами понимаете... — Ну да, ну да,— сказал замред Банников, хотя что же тут понять можно было? — Пусть Елисеич ставит:— И невдомек было старику, что попал Нетупский в тот высокий кабинет по нечаянному случаю, а опус его был прочитан по нижайшей Осиповой просьбе. И вот теперь Осип сидел, скромно сдвинув колени,— зачем свое превосходство показывать? — а тщеславное чувство собственной зна-, чительности распирало его. И отражение этих Осиповых ощущений читалось на лице замреда Банникова: всю суровость из него вдруг вынули, будто кости из старого корсета, и оно обмякло и распустилось, обретя добродушие и благорасположенность. , С той высокой резолюцией и ушла статья в секретариат, а оттуда молва об Осиповой виртуозности разнеслась по редакции, порождая, недоумение, шутки и всеобщее брожение умов. — Да вы посмотрите на него,— взывал Левка Гузенин.— Й здесь втерся. И тут вмазался. Теперь все за резолюциями бегать станем. Не журналистика, а черт знает что! Лидка Жеребцова дымила папиросой и лишь изредка роняла: — Оставь его, Лева... А Глеб добродушно похохатывал:. — Ну что вам, жалко? Да пусть себе. И только хромой Иосиф Левинсон опускал на глаза косматые брови и говорил непонятные слова: — Падает камень на кувшин — горе кувшину. Падает кувшин на камень — горе кувшину. И таки этак — все горе кувшину. 73