Сибирские огни, 1986, № 7

страницы шестидневки, где помечал дела на день. После обеда предстояло сидение на бюро горкома, до этого следовало решить несколько неотложных депутатских дел и подумать о выступлении на сессии областного Совета... Он перелистывал страницы, зачеркивая уже сделанное, и тут взгляд его остановился на записи, оставленной в шестидневке несколько дней назад. — Нина! — позвал Талызин, в раздумье поглаживая переносье. В приоткрытую дверь было слышно, как в приемной смолкла пишущая машинка и секретарша отодвинула стул.— Давай Елисеича и Нетуп- ского,— сказал Талызин, когда Нинка сунулась в дверь. Короля информации позови! — крикнул он ей уже вдогонку и усмехнулся. Усмешка эта еще не сошла с его полного лица, когда все трое появились в кабинете и расселись вокруг приставного столика. Король информации или старик Литохин, как еще его звали, был родом из Забайкалья. В память о юности, когда партизанил он против семеновцев, носил Литохин суконную гимнастерку под желтым ремнем, стоптанные сапоги и синие диагоналевые галифе необъятных размеров. К Талызину он явился с челюстью, подвязанной красной косынкой, из которой кукишем высовывался сизый нос и торчала криьая трубка. Концы платка заячьими ушами вздымались на макушке. — Ну и видок у тебя,— сказал Талызин, пряча усмешку. — Жубы проклятые. Простудил на охоте. — К врачу иди. — Рвать жаставят. — Ну вот,— сказал Елисеич.— А так ты и сам не на охотника, а на зайца похож. — Шойдет,— простонал Литохин.— Шпать не дают. — Беда,— посочувствовал Талызин. Зубы у Литохина болели часто, и тогда он пугал посетителей своим диковатым видом и страдающими глазами. В такие дни он поставлял информацию о новой технике, которой оснащались больницы и зубоврачебные кабинеты, об очередном выпуске молодых специалистов в стоматологическом институте и секретах народной медицины. Считалось, что старик Литохин может сделать информацию из ничего и взять интервью у любого и о чем угодно. Свои материалы он печатал сам, свесив над машинкой дымящуюся трубку и стуча по клавишам ревматическими пальцами. Утром, придвинув телефон, он обзванивал множество старых своих знакомых и приятелей — директоров, заведующих и председателей, а к обеду настукивал на стареньком «Ремингтоне» такое количество всевозможных новостей, что никакая газета поглотить их не могла бы. Из года в год ходил он по одним и тем же кругам, в зависимости от сезона с завидным постоянством обращаясь то к помощи города селу, то к устройству елок, катков и снежных городков для детворы, то к озеленению и самоотверженной борьбе за чистоту города, то к пополнению ассортимента изделий в торговых точках и многообразию форм летнего отдыха трудящихся. Невозмутимость покидала Елисеича. Послушай, Литохин, рычал он и яростно хлопал линейкой по груде исписанных страниц. Ты что это, из прошлого года переписал? Литохин сосал трубку и обиженно молчал. А внештатники почему твоими фразами пишут? Сродство душ и стилей у вас, что ли? Литохин попыхивал трубкой: пуф-пуф. — Меня, между прочим, «Известия»... пуф-пуф... печатают... пуф. Да иди ты, Литохин, отворачивался Елисеич и грустно смотрел в у г о л ,- Еще раз об одном и том же и теми же словами глаголить будешь— в корзину выброшу. На гвоздик наколю. И «Последние известия» на радио... пуф-пуф... с руками отрывают... пуф. ґ Вот туда и неси. На, на, забирай и неси. Неси! — и уже в спину 58