Сибирские огни, 1986, № 7

туалета. И рожи все — что за рожи. Ходят на людях нечесаные, неумытые, раздраженные. Голозадые дети ползают по коридору. И кто это придумал, что жить люди должны в постоянном тесном общении? Ведь в такое жилье и Танечку привести стыдно. Но тут же он вспомнил Левку Гузенина и подумал, что тому и такое лишь мечталось когда-то. Интересно, что за комнату ему нынче отвалили? Воспоминание о Левке навело его на мысль о том, что у того новоселье. Сидят, лясы точат. Зам, конечно, не пошел, а вот главный мог. Демократичный мужик. Сидит сейчас, свесив пузо, шуточки отпускает. Не Левка — он виновник торжества. И оттого, что сидит сейчас Талызин у Левки Гузенина, стало Осипу неуютно и жалко себя, будто его обокрали. Везет дуракам, сказал он себе, и от злой обиды на Левку, на Талызина повели его ноги вовсе не туда, куда Осип направлялся, а к освещенному еще театральному подъезду. Впустили его сразу и без раеговоров, потому Нто давно уже всем контролерам он успел глаза намозолить. Что за спектакль там в этот вечер игрался, он и посмотреть не удосужился, а кинул пальто и шапку вместе с ботами «прощай молодость» в гардеробной да и полез узенькими лестницами с яруса на ярус туда, где буфет. Думал Осип, что сейчас там пусто, поскольку третий акт уже катился к завершению, и рассчитывал перекусить да и отправиться восвояси. Но едва распахнул тяжелую, резанную вензелями дверь, как очутился в шуме и веселой коловерти праздничных нарядов и улыбок. , — Друг наш Осип! — кричал режиссер Мишка Коложанин, тиская Осипа в потных объятьях.— Дорогим гостям хочу тебя представить! И замелькали лица, имена и фамилии, так что две минуты спустя Осип ни одной и вспомнить уже не мог. Только успевал пожимать да целовать ручки, улыбаться и смущение изображать в ответ на приятные слова:— Ах, так вот вы какой! Подумать только! Современный Марат, можно сказать. Немногие знакомые лица актеров и актрис, некоторые даже еще в гриме, да местных чиновников, что были Осипом тотчас отмечены, плыли перед его глазами, высветясь улыбками и приятностью. И тем радостней было Осипу, что именно от них он и слышал те слова, от которых счастливый холодок подкатывал к сердцу. Только раз, перегнувшись к Мишке Коложанину, и успел Осип спросить: — По какому случаю сбор? Но тот лишь рукой махнул — Министерская комиссия проездом. И встреча, и проводы. Спектакль смотрели... — Что же не предупредили? — обронил Осип, а уже каждая незнакомая женщина стала мерещиться ему министершей, а каждый неизвестный толстяк — незнакомой знаменитостью. Душа Нетупского ликовала, слова и каламбуры, полные остроумия, сами вертелись на языке и непринужденно срывались с него под дружные взрывы хохота. — Ах, Осип, ах, умница! — Да вам записывать это надо,— неслось отовсюду. Пухлая блондинка в декольтированном платье и сияющем колье, что оказалась за столом рядом с Осипом, всхлипывала от смеха и прикладывала к щекам надушенный платок. — Ах, что за прелесть, ей-богу. — А у нас так, — сказал Осип и склонился к ней пошептать на ухо приятные слова. Голова его кружилась, не понять — от всеобщего мельтешения или оттого, что его так вдруг все обласкали. — А вы опа-асный,— сказала блондинка и пощурилась на Осипа подведенными глазами. Сидела она близко, так что Осип чувствовал 55