Сибирские огни, 1986, № 7

— Чего это с ним?— спросил он наконец, но вахтерша только руками развела. , А некоторое время спустя, когда вся редакция была уже в сборе, секретарша Нинка, размахивая клетчатой юбкой, проследовала в отдел физкультуры и спорта и увела Левку Гузенина к редактору. Молва о вчерашней Левкиной клятве и сегодняшнем происшествии с Мухедзяновым тихо летела по редакции, не оставляя равнодушных. Сдержанное шушуканье шелестело в отделах, коридорах, и лишь Нетупский пребывал в полном неведенье. Душа его пела и томилась ожиданием вечера. Он звонил по телефону и отвечал на звонки с такой обезоруживающей приветливостью, что от нее размягчились бы сердца самых ожесточенных кляузников и сутяг, раскрылись души закоренелых бюрократов. Он не говорил, он пел в трубку, светясь улыбкой и добротой. В один из таких моментов дверь его кабинета робко скрипнула. Вначале через узкую щель холодно блеснули стекла, а потом, неизвестно каким образом, однако более не шелохнув дверью,^ в кабинете неслышно появился Николя — все такой же щупленький, серенький, в малиновом галстучке и с остреньким взглядом сквозь круглые очки. — Привет, привет, — сказал Нетупский. — Чем живет отдел информации? — Все отделы живут одним...— Николя пожал плечиком и рассказал о всеобщем шептании и брожении умов. — Вот как,— сказал Нетупский и долго смотрел за окно, где торчали голые ветки, а над крышами соседних домов медленно закручивались дождевые облака, пронизанные неярким солнцем. — И ничего особенного,— сказал Николя.— Каждый вправе следовать своему чувству. — Вот как? — повторил Нетупский и внимательно посмотрел на Николю грустными глазами. — Да уж так,— сказал Николя, взбираясь на стул.— Любовь диктует свои законы, и не следовать им — безнравственно. А что может быть постыдней безнравственности? — Ты так думаешь? — радостно воскликнул Нетупский, подавшись навстречу Николе.— Мое поколение слишком много растратило на войне, чтобы... — Вот именно,— быстро согласился Николя.— Но даже без этого: талантливому человеку позволено многое. Он просто мыслит и чувствует другими категориями, чем мы, серые ломовые лошади. — Ты опасный человек, Николя,— сказал Нетупский и радостно засмеялся. И Николя тоже засмеялся, топорща тараканьи усики. — Кстати, о новостях,— сказал он уже от дверей, куда неслышно ушел, пока Нетупский отвечал на очередной телефонный звонок,— Говорят, вас ввели в художественный совет театра. Поздравляю. Нетупский обомлел, и сердце его оборвалось, а Николя уже исчез из кабинета так же неслышно, как явился, и только неплотно прикрытая дверь и праздничное ощущение жизни, что переполняло Нетупского, напоминали о его приходе. Вечером того же дня секретарша Нинка, хлопая дверями и пританцовывая, промчалась по коридорам со счастливой новостью: — Талызин выходил... — Талызин выпросил... — Левке дали... В «предбанник» высыпала орда жадного до новостей народа ошарашенная редкостной по тем временам новостью. Левка с опухшим и сумасшедшим лицом крутился тут же, торопливо натягивая пиджак и не умея попасть в рукава. Дурацкая улыбка растягивала его губы. 50