Сибирские огни, 1986, № 7

Осип обрушил перед Танечкой душистый ворох, а девчонки за своими «Ундервудами» и «Континенталями» спрятали в сирень потерянные лица. — Вот,— Осип обаятельно улыбался.— Мы т а м,—он значительно показал пальцем куда-то за плечо,— мы т ам мечтали, как будем дарить вам цветы. Если'доживем. Он вышел, поклонившись Танечке. — Вот это мужчина!— сказала Лидка Жеребцова. Она еще не успела в него влюбиться. Но зато в Осипа могла влюбиться Танечка и тем оберечь Лидкину любовь к Глебу, вот в чем дело— Это вам не Левка,— сказала она.— Говорит красиво. Стихи читает. Своего сочинения. «В моем саду — сирень!» Такой поцелует...— и Лидка закурила.— Чего-то ждет он, кого-то ждет он, а, Танечка? — Да ну вас,— сказала Танечка, опустив голову, и застучала на машинке. 2 — Оглядываюсь — батюшки сврты, вот куда она, рыба, девается. Черт. Самый натуральный: с рогами и бородой козлиной. Я — к нему... — А пятачок? — Пятачок? — Вместо носа свиной пятачок. — А бог ведает, не разглядел. Но рожки и бороденка козлиная — это точно. Я — к нему. Он — в кусты. Я — к нему... И все на четвереньках... Выпускающий Иосиф Левинсон саркастично улыбался. Левка всхохатывал и хлопал по спине Женьку Горюнова. Это он про свиной пятачок интересовался. А Горюнов смеялся, мелко вздрагивая плечами. Вахтерша тетя Маша на своем вахтерском месте только ахала: — Ах ты, господи, боже мой. — Да нет, я серьезно,— сказал Глеб и покатал папиросу в уголке большого рта. Стоял Глеб вальяжно, опирался на трость, весь отутюженный и промытый, с рассыпавшимися на прямой ряд волосами и слабо заметными сквозь плотный загар веснушками по скулам и возле носа. И в светлых глазах его не было ни улыбки, ни смешинки, только будто чертики в них плясали. — Я поначалу даже не испугался. Да иди ты, думаю, откуда пришел. Но опять же зачем улов мой воровать?.. Дело было на исходе дня в «предбаннике» — квадратной передней, куда вел прямой ход с лестницы. От «предбанника» коридоры разбегались на две стороны редакционного этажа, слабо освещенного фрамугами над высокими дверями кабинетов. А в «предбаннике» горела электрическая лампочка и все было на виду — и обшарпанный вахтерский стол, и доска объявлений, и щит газетных вырезок под заголовком «Написано топором». Глеб едва ступил сюда, чтобы узнать, чем жива редакция,— отпуск его лишь на следующий день заканчивался,— и дальше двинуться ѵже не смог. } * «Предбанник» был пересечением всех дорог и не зря так назывался- по одну его сторону начинался главный редакционный коридор а по другую был коридорчик, который соединял «предбанник» с приемной ■ секретариатом и рабочими кабинетами Андрея Николаевича Талызина и его зама товарища Банникова — бритоголового кавалериста с голу- быми глазами, унылым лицом и скверным нравом. „ Товарищ Банников не был газетчиком, пришел в этот кабинет после воины из армейского политотдела, трепетал перед начальством и норовил каждый острый материал согласовать, утрясти и, слово-то какое— апробировать. ’ 42