Сибирские огни, 1986, № 7

белоголовый — Он и сейчас в машбюро мосты наводит. — Ну хватит, мужики,— взмолился очкастенькии Женя Горюнов.— У меня полтораста строк в номер. — Не горюй, Горюня,— сказал Левка— Попроси Осипа, он напишет. — Да что он напишет? „ , — Все, что хочешь,— сказал Левка.— Он добрый, он безотказный, он любую работу умеет. — Ты из-за Танечки на него несешь,— сказал Елисеич. Нехорошо, Лева.— Говорил он с одышкой: толст был и курил много. — Вот еще,— смущенно хмыкнул Левка. Танечка была предметом обожания всей редакции. Во «всяком случае, предметом мужской ее половины. Когда она впервые появилась— вся такая юная, светлая и голубоглазая, с толстой косой и обаятельной улыбкой,— работы в машбюро добавилось. И все у Танечки. — Я еще раз заявляю,— железным голосом объявляла всем старшая машинистка Лидка Жеребцова.— Я еще раз предупреждаю: всю работу распределяю я. Не толкайте девочкам. Они все равно не станут печатать без моего разрешения. Костистая и узкозадая Лидка Жеребцова, девица неопределенного возраста, курила «Беломор» и влюблялась во всех напропалую. Страсть ее оставалась безответной, длилась до нового увлечения и неизбежно становилась известна всей редакции. — Ишь, забегали, кобели,— негодуя ворчала она в машбюро и тихо ненавидела Танечку, опасаясь в ней соперницы. Предметом Лидкиного обожания в это время был известный всему городу фельетонист, молодой и недавно женатый Глеб Гладышев. Был он и ростом невелик, и плечами неширок, но характер в нем чувствовался упрямый — и по лицу и по манере держать себя. Бывший артиллерийский разведчик, армейская элита, он и на гражданке чувствовал себя первым среди равных. В отличие от недавних фронтовиков, которые по нужде и недохват- кам, а кто из лихого франтовства не могли расстаться с ремнями и солдатской амуницией, Глеб избавился от них быстро, без сожаления и даже орденские планки не носил. Так что никто толком и не знал, что у него за награды, да и вообще есть ли, пока однажды в День Победы не нацепил их Глеб все до одной — от «Красного Знамени» до медали «За боевые заслуги» почти без пропусков. Обычно он щеголял в сером с искрой костюмчике, свободном габардиновом пальто и лихо измятой шляпе. С тросточкой. Нога у него была прострелена, и тросточка эта была ему крайне необходима. А могло показаться — пижонит: при шляпе, с тросточкой да еще на машине, на сереньком «Москвичонке», какие в один срок с роскошными «Победами» появились на улицах. Вот он, не подозревая того, и был очередным увлечением Лидки Жеребцовой. И немалым поводом тому, если верить редакционным трепачам, была женитьба Глеба. Будто бы встретил он женщину, влюбился, а она замужем. И тогда будто бы, не долго думая, Глеб развел ее и женился. Окрашивалось все это романтическими подробностями, деталями и тревожило воображение. Так это было или не так — никто толком не знал, но молва Лидкину душу потрясла. И она с Глеба влюбленных глаз не спускала и всю его работу печатала пулей. — Ну, девочки, кто первой? — взывал Глеб, появляясь в машбюро со стопкой вкривь и вкось исписанных страниц.— Не работа — удовольствие! — А Лидка уже и рот до ушей, и в глазах восторг, и щеки пылают. — Я сделаю, Глеб Михайлович, о чем речь... Так бы и обожала бессловесно, да тут Танечка: а ну как обаяет Гладышева? Только бровью поведет да глаза опустит. Скромница. Был Глеб в те поры в отпуске и Танечку еще не видел. И ■ ждала Лидка его возвращения с тоской и трепетом: вот вернется да как разглядит... Не может не разглядеть. Вон ведь и новенький едва появился, ' О