Сибирские огни, 1986, № 7

— А я, паря, дожидаюсь. Узнать, отчего у тебя задержка вышла? — Погодь. Дай из крепости выйти. Неволя-то еще давит, как собаку тугой ошейник. Из крепости в поздний час можно было выбраться тодько через гауптвахту, рядом с главными воротами. В узком высоком оконце гауптвахты светился тусклый огонек. Егорша потянул тяжелую окованную железом дверь. Она ржаво крякнула. Служивые вскочили, готовые вытянуться во фрунт, полагая, что это господа офицеры возвращаются, но, увидев Егоршу, тотчас же опустились на насиженные места. — А-а-аІ Арестантики! А ну, стойте! — скомандовал дежурный унтер, выбираясь из-за стола. — Волю получили, господин унтер,— отвечал Егорша. — Заходь сюды! Команды выпущать не было,— унтер встал поперек пути. — Нешто мы беглецы какие,— испуганно заканючил Ваньша Бархатов.— Милось от господ вышла... Егорша не стал перечить унтеру и только набычился и спрятал глаза.— Побудьте тут! — скомандовал унтер.— А я у господ офицеров насчет вас спрошу,— и вышел, придерживая на ремне саблю. Вернулся дежурный унтер-офицер и с порога скомандовал: — Вон отселева! Очистить гауптвахту! Унтер загремел тяжелыми железными запорами. Перед мужиками распахнулась последняя острожья дверь. Здесь, за крепостной стеной, и ветер был поласковее и темень не такая густая. В ночной тишине издалека, от ворот монетного двора, вдруг донесся тягучий крик: «Слуха-а-ай!». Ему с противоположной стороны крепости отозвался другой голос. То тут, то там раздавалось редкое собачье тявканье. Егорша, успевший захмелеть от вольной волюшки, упрямо мотнул головой, мстительно сплюнул вослед часовому и валкой походкой зашагал вдоль крепостной стены в Барабинскую слободку. Рядом плелся Ваньша Бархатов: — Егорш, а Егорш! Ты что молчишь? Давай сказывай, паря, про что сулил. Шибко не хотелось Егорше говорить об этом, но и молчать было невмоготу. Заговорил он с шутейной лихостью и словно передразнивая кого-то:— Ну слухай, берг-Ваньша! Жалко им сделалось глядеть на мое сиротство. Вот они и благословляют мне самую лучшую бабу. Прачицу свою. Понял? — Чего, паря, не понять-то? Женитьба не напасть! — Д а кабы, женившись, не пропасть, берг-дурень! — Хе, шутник ты! По какой причине пропадать? — А по такой, берг-теля! Женатый бергал, как собака на привязи, никуда не убежит. Кабалу исправнее тянуть станет. Как ты, к примеру... Только не пойду я под венец! И все тут! Ух-х, изверги рода человеческого! Что робят с людьми! Зовутся братьями во Христе, а царевы денежки готовы ковать из мужицкой плоти. И ковали бы, ежели бы получались!.. А господин-то управитель еще наказывал, мол, помолитесь, братцы, за наше за общее дело. Помолюсь, ваш высокобродь! Токмо сатане помолюсь! Са-та-не-еее! Остановился Егорша, запрокинул в черное, как омут, небо горячую голову. Глядя в ночную небесную бездну, запосылал туда свои проклятия:— Сатане помолюсь! Сатане-э-э-э! Будьте вы трижды прокляты! Онемел тут от страха Ваньша Бархатов. Д а и как не онемеешь? Такого великого смертного греха, чтобы человек молился нечистой силе, ему в жизни видывать не доводилось. Виснет он на Егорше, тормошит:— Господь с тобой, Егорша, окстись! Дошли, наконец, до Егоршй заклинания сотоварища. Всю остатош- 22