Сибирские огни, 1986, № 7

Вот, скажем, рассказ Ал. Романова «Негаснущее эхо» («Огонек», 1985, № 11). Много лет герой рассказа Николай Алексеевич Погожее ищет медсестру, вынесшую на себе его, тяжелораненого, с поля боя. Ищет, чтобы поклониться ей в пояс, выразить свою глубочайшую благодарность. Что ж, прекрасная основа для новеллы, где могли быть и напряженность поиска, и неожиданные повороты, и неординарные судьбы, и волнующий, неугасимый зов памяти огненных лет, и всепобеждающее чувство любви человека к человеку... Но это, так сказать, желаемое. В действительности же автор попросту дает развернутую информацию о том, где, как, каким образом Погожев искал свою спасительницу, а походя сообщает некоторые подробности о главном герое и его родственниках; сухость и казенность этих деталей только отягчает и без того унылый рассказ, нисколько не способствуя проникновению в судьбы и характеры персонажей. Той же, к примеру, Таисии Павловны Ивашиной, которую так упорно ищет Погожев. Незримо проходит она через весь рассказ, но что же, в сущности, узнаем мы 0 ней, какой представляет ее нам писатель? «Она спасала раненых, не спрашивая, кто они и откуда, но коль скоро это был советский солдат или офицер, он был дорог ей бесконечно. Она жертвовала собой, вынося из-под огня, потому что жила с ними одним чувством, одной любовью и ненавистью. Она была им родной сестрой, возлюбленной, любящей матерью, и не было в такие минуты для нее ничего дороже их жизни». О любой из тысяч фронтовых медсестер можно было бы сказать то же самое, но едва ли хотя бы одну из них удалось разглядеть (как и их подвиг) за этими стертыми общими словами о их плакатным пафосом. Не менее показателен рассказ Л . Наумова «Приказ» («Крестьянка», 1985. № 2), в который автор попытался втиснуть целую жизнь, поведав о судьбе колхозного председателя Егора Ивановича Строилова. Что ж, литература знает немало подобных «прецендентов» (вспомним хотя бы наги-бинского Егора Трубникова). Но возможны они, пожалуй, лишь в том случае, когда автору удается достичь высокой степени художественной концентрации. О такой концентрации в рассказе Л . Наумова говорить, увы, не приходится. Собственно, как таковой и художествен- ной-то ткани здесь нет. Есть послужной список бывшего героя-артиллериста, есть некоторые факты его биографии, когда в одну из бессонных ночей председатель Строилов бегло вспоминает ряд эпизодов из своей прошлой жизни. А лейтмотивом рассказа , становится мысль о том, что без «приказа не состоялся бы Егор Иванович вовсе...» Автор заносит это герою в актив как несомненное и самое важное достоинство. У чиіа- теля же не без оснований может сложиться о Строилове иное мнение — не столько как о человеке предельной дисциплинированности, свято относящемся к слову «надо», сколько как о личности безынициативной, слепо уповающей на распоряжения свыше. В данном случае и историческая правда будет за читателем, а не за автором рассказа, так как поднимали разрушенные хозяйства и приводили их к фактическому (а не отчетно-бумажному) благополучию именно те руководители, которые имели свою твердую линию и целенаправленно проводили ее, сообразуясь с конкретными задачами дня и конкретными обстоятельствами, а не с потоком приказов и циркуляров, спускаемых «сверху» (вспомним опять же трудный путь восхождения героя Ю. Нагибина). Впрочем, каков же герой рассказа «Приказ» на самом деле, что он за человек со всеми своими сильными и слабыми сторонами, читателю опять-таки не доведется узнать, поскольку, повторяю, и подвиги фронтовые, и его жизнь мирная только зафиксированы да кратко пересказаны, как в наградном листе, где может отразиться количество и важность сделанного, но едва ли по-настоящему откроется, высветится человеческая душа, «тайный, личный мир». В качестве иллюстрации — вот один из образчиков стиля данного рассказа, дающий конкретное представление о его художественном качестве; «И тяжкое казалось не в тяжесть, хотя работал от зари до зари. И радостей сколько угодно: открытие школы, молочная ферма, новоселья у колхозников, медпункт, рождения детей, здание сельсовета, клуб, первенство в районе по продаже зерна государству, вручение в Кремле высокого ордена...». Советская литература накопила большой опыт в художественном освоении темы Великой Отечественной войны, подарив читателю немало прекрасных произведений, где убедительность и яркость изображения органически сочетаются с глубиной осмысления. И сегодня уже недостаточно рассказать очередной эпизод из фронтовой жизни, вспомнить о боевых товарищах или суровом военном детстве, поведать еще об одной, опаленной войной, судьбе. Память о войне не становится острее, углубленнее от простого количественного накопления новых фактов. Кроме того, необходимо (и многомиллионная аудитория «тонких» журналов к этому обязывает) думать о духовном, воспитательном воздействии на сегодняшнего читателя, который в большинстве своем войны не видел. Задача, прямо скажем, не из легких. И не потому только, что современный, молодых и средних лет, читатель из-за отсутствия необходимого личного опыта чаще всего лишен возможности впрямую сопоставить войну реальную и «литературную» Нелегкая еще и потому, что нынешний, родившийся после войны, читатель основательно нагружен (а то и перегружен) опытом опосредованным, идущим через литературу о войне. Потому каждому автору, взявшемуся за тему Великой Отечественной войны, надо находить такую точную интонацию, такие пронзительные слова, выбирать такой неожиданный ракурс и так убеждающе рисовать картину военного лихолетья, чтобы снова и снова заставить проникнуться грозной атмосферой того времени, обнаженно-остро почувствовать 169