Сибирские огни, 1986, № 7

и совсем еще юной родила ее на свет. Иначе откуда бы это тайное бесовское обаяние, эта пугающая власть над мальчишками? И как еще обернется неведомое наследие в будущем, теперь уж недалеком? Но пока и эти игры во дворе, и кружки в школе и во Дворце пионеров, и бассейн, и коньки, и лыжные походы только радовали Тоню: слава богу, дочка росла нормально. На работе Тоню Букину ценили, делала она все быстро, играючи, с людьми была мила и доброжелательна, никого не подсиживала, вверх не рвалась — и вскоре ее назначили старшей в отделе, потому как у нее у одной было специальное образование. Теперь уже с нею всерьез считался вечно хмурый и озабоченный, но в общем добрый управляющий. А было это время реформ и перестроек, когда плановики получили возможность ощутимо влиять на производство, и Тоня взяла за правило первую половину дня ходить по цехам и ездить по подсобным службам и филиалам. И столько обнаружила очевидных нелепостей и узких мест в устоявшейся уже системе, что управляющий только за голойу хватался, когда она вскрывала недочеты и резервы. От ее имени приезжая корреспондентка даже статью в газете напечатала, помнится, с громким и неуклюжим названием «Этажи резервов». Но ни разу ни на минуту, кроме профсобраний, не задержалась Тоня в тресте после работы, потому что главным в жизни считала дом и семью. А тут вдруг главк установил новую должность — зам. по экономике, и управляющий с парторгом пригласили ее и полчаса агитировали смело идти на руководящую работу, потому что де у нее «въедливость» и «глаз», сулясь тут же отправить на два месяца стажироваться в Ленинград. Они и не догадывались, что именно этим больше всего отпугивали Антонину Ивановну — с кем она Ельку-то оставит? Зарплату обещали хорошую, но и командировки частые, и жизнь суетную, цыганскую, а главное — не хотелось Тоне лезть не в свое дело, все-таки не организации экономики учили ее, а лишь отражению на бумаге. И , посоветовавшись с женщинами в отделе, Тоня со спокойной совестью отказалась, очень тем огорчив и озадачив управляющего. Собственно, женщины-то как раз единодушно советовали соглашаться, когда еще такой шанс выпадет, а она молодая, с образованием,— хотя и не хотелось им отпускать Тоню из отдела. Но лишь укрепили Букину в ее решении. Все же были они женщины современные, азартные и заводные, почитали семью исключительно обузой, мешающей им блистать в обществе и преуспевать по работе, двигая вперед плановое хозяйство и технический прогресс. И когда Антонина Ивановна, такая всегда прибранная и аккуратненькая, такая в их глазах благополучная, высказала на сей счет свое кредо, они лишь рты поразинули. — Женщине ни к чему повышаться по работе. Разве что бездетной. Или уж по материальным соображениям. Почему? Да потому, миленькие мои, что и без того женщина — самая высокая должность на земле. Подруги призадумались, на миг закрыли рты, и Тоня, торжествуя, забила в их ультрасовременные умы последний мощный гвоздь: — Завтрашний день, миЛые мои, от женщин больше зависит, чем от Госплана. Потому что Госплан отвечает за то, ЧТО мы будем делать двадцать лет, а мы, женщины,— за то, КАК это будет делаться. Так и осталась Антонина Ивановна Букина при своей главной на земле должности, успешно совмещая ее с должностью начальника планового отдела довольно крупного треста... Словом, и не заметила Тоня за всеми этими делами и заботами, как вымахала Елька на голову выше ее, стала прелестной и бойкущей девушкой, кандидатом в мастера по плаванию и примой хореографического коллектива, как вплотную подошла к экзаменам на аттестат зрелости. Мать уж давно почувствовала, что безнадежно отстала от дочери, чтобы понимать все эти мудреные ее словечки: брасс, спурт, адажио,— благо хоть сохранились у них доверительные отношения, и по вечерам Елька поверяла матери, сидя с нею в обнимку на диване, имена кавалеров и услышанные за день комплименты. Все-таки при всей ее лег- 118