Сибирские огни, 1986, № 7

детдома». Важно было найти работу и жилье в другом конце города, и хотелось — на его тихой окраине, чтобы и лес виднелся из окна, й речка плескалась неподалеку, и земля зеленела травой, а не лоснилась мертвым асфальтом. И такую работу Тоня нашла в недавно созданном тресте. Первое время пришлось им с Елькой снимать горенку в старой деревянной избе, а вскорости и квартиру получили, солнечную, с просторной кухней и лоджией во двор. Поселочек треста рос как на дрожжах, все тут было свое, все под боком, и Тоне нравилось, что окна ее планового отдела выходят на детсадовский дворик, где то с лопаткой, то с саночками гуляет дочка. И на работе было — лучше не придумаешь, женщины встретили ее как родную, так что Тоня почувствовала себя здесь как дома. Й когда однажды из-за карантина в садике привела Ельку на работу, милые эти женщины в один голос ахнули: «Вылитая мама!» — и наперебой возились с девочкой, баловали и тетешкали. И впредь так повелось — стала Елька любимицей планового отдела. Как они жили с Елькой все эти годы? Ну, прежде всего,— душё в душу. Хорошо жили, заботились друг о друге, помогали во всем, вместе ходили гулять, вместе читали, вместе плакали и вместе смеялись. Помня свое детство и Пожарную Команду, Тоня не столько о пище- одежде для дочки заботилась, сколько о душевной и духовной пище, и очень рано начали они не только читать, но и обсуждать сказки и разные жизненные случаи, чтобы девочка умела отличить справедливое от несправедливого, чтобы с малых лет училась любить, жалеть и сочувствовать, да не просто любить и сочувствовать, а при нужде делом, собою, слабеньким своим плечом подпереть добро и справедливость. Жили они средне, ни бедно, ни богато, особой нужды не знали, но и баловать себя не могли. Тоня сама шила на себя и на, Ельку, экономно вела хозяйство, постоянно помня, сколько у нее рублей и сколько дней до зарплаты. Правда, мучило ее, что не может купить дочке, как другим детям покупают, у кого и мать и отец, роскошную куклу, велосипед или, позднее, модное клетчатое пальто из ГДР . Но и здесь сообща находили выход, вместо куклы покупали пластилин, а пальто общими усилиями перешивали из старого Тониного, да так, что самые отъявленные модницы завидовали. Можно было бы сказать, что росла Елька как трава, но ведь это лишь о чужих детях говорится, а свои всегда трудно растут. Было и у них всякое: и болезни, и огорчения, и ограничения. Но главное — преодолевали они свои беды дружно, все делили пополам, старались жить легко и весело. С самого начала, с четырех лет, позволяла Іоня делать Ельке по дому все то, что делала сама: обед готовить, посуду мыть полы, подтирать, стирать, по магазинам ходить, и классе в пятом Елька, девочка деловая и расторопная, как-то исподволь и незаметно едва не все хозяйство взяла в свои руки. Пока Тоня на работе, блеск в квартире наводила, готовила что-нибудь немудрящее, за хлебом, за молоком бегала, и всегда при этом все по школе успевала и еще много чего сверх. . _ . Вот это-то «сверх» и радовало Тоню больше всего. Пожалуй, за два года в семье полностью распрямилась Елька, о детдоме перестала вспоминать, исчез взгляд исподлобья и улыбка не сходила с лица. И такая из нее вышла хохотушка, такая певунья да говорунья, откуда что и взялось! А лет в тринадцать вовсе похорошела Елька, вовсе расцвела, и стало видно, что славненькая будет у нее мордашка, милая и привлекательная, и при всем при том была она похожа на мать. А в сочетании с общительностью и легкостью очень скоро выявились в Елькином характере явные черты заводилы. Во дворе, в классе, в любом кружке вечно увивались вокруг нее мальчишки, а Елька не только охотно ими командовала, помыкала, но и кокетничала, повелевая. Все это наверное, с испугом думала иногда Тоня, страшась своих мыслей будто могли они дойти до. слуха дочки-унаследовала-Елька от той!’ родившей ее матери, которая недаром без законного отца, да