Сибирские огни, 1986, № 7

в общежитии и почувствовала себя взрослой. Больше всего радовала возможность иметь угол, купить на собственные деньги косыночку и, ни у кого не спрашивая разрешения, взять хоть десять порций мороженого. С этого она и начала, этим и отметила торжество вступления-во взрослую жизнь: косынкой, десятком сливочных эскимо в шоколаде и бутылкой газировки — едва не половину стипендии ухнула. В городе стояла удушливая жара, но Тоня повязала косыночку-обновку, села на свою койку у своей тумбочки и устроила пир на весь мир. После которого на несколько дней лишилась голоса. Внезапная эта взрослость ошеломила Тоню — слишком уж резким оказался переход от детдомовских строгостей к полной и неограниченной свободе. Никак не могла она поначалу привыкнуть делать что-то без разрешения, все ловила себя на потребности в кинушку у кого-то отпроситься, в магазин, просто на прогулку вечером. А тут две подружки ее, «сестры» по детдому, еще дальше в смысле свободы пошли. Одна бросила техникум на последнем курсе и подалась в официантки, где уж вовсе вольготно можно жить, а другая сходу выскочила замуж за милиционера, то есть вот утром познакомилась, а вечером забрала вещички из общежития, к суженому блюстителю переехала. Все это как-то не вдруг укладывалось в голове. А в общем, жила Тоня как все, записывала лекции и сдавала зачеты, бегала на лыжах и в оперетку, иногда ходила на танцы в Д К «Химик». Среди химиков она имела успех, приглашали ее наперебой, вот только дальше дело не шло, видно, побаивались парни, горда и неприступна казалась им Тоня Букина. Немудрено, что первый же, кто всерьез приударил за нею, вызвал в Тоне целый обвал неведомых дотоле чувств, и незадолго до распределения сыграли они свадьбу. Замужество вовсе ошарашило Тоню, едва ли не пошатнуло устои. Все, что прежде ценила она как достоинства — скромность, сдержанность, стыдливость,— оказалось ненужным и смешным в отношениях с мужем, то же, о чем привыкла думать как о постыдном, обернулось непередаваемо-прекрасным. Ее восхищало, что в их новой жизни все больше исчезают; теряются «я» и «он», сливаясь в гордое и прочное «мы». И еще больше восхищало, что теперь она не одна в мире — у нее муж. Свой мужі Распределили Тоню Букину в тот же город, на крупный комбинат и жилье предоставили в самом центре, в семейном общежитии — тесноватую, зато с балконом комнатку на втором этаже. В ближайшие же дни Тоня с мужем на трамвае перевезли пожитки из двух общежитий в третье, объединили свое имущество, книги и жизни, только вот фамилию сохранила она прежнюю, под которой, думалось, маме проще будет ее найти. Комнатку обставили непритязательно, зато уютно в полном соответствии с его и ее вкусами: один угол отвели для занятий другой под спальню, а у двери соорудили очень удобную кухоньку или’ как говорил муж, хозблок. Все здесь Тоне нравилось, кроме одного! Выросшую на окраине близ леса и реки, ее тяготила сутолока городского центра, толчея зданий и беспросветный асфальт кругом. А муж вообще всем был доволен: и ею, и общежитием, и тихой жизнью вдвоем . Ьыл он ? а два месяца младше ее, из себя не очень видный но ладный, крепкий, самолюбивый. Тоню он любил уважительно, ’вежливо и бережно, а она его — как когда-то Катьку: и нежно, и покровительственно, и пылко, и самозабвенно. Когда с работой и бытом утряслось главной ее радостью стало обихаживать и наряжать мужа тем более’ ему это льстило, сама же ходила попеременно в двух простеньких платьицах, впрочем, всегда чистеньких и наглаженных. Жили они совсем даже неплохо, весело и беззаботно, одно огорчало Тоню: он не хотел детишек. Не вообще — пока не хотел. Вот выучимся, вот квартиру приличную получим, вот станем на ноги... Однако до диплома инженера- строителя оставалось еще четыре года, а до квартиры и м а т е р и л Х о благополучия того больше, и Тоня боялась, сильно боялась как бы им не опоздать с главным в жизни. 114