Сибирские огни, 1986, № 7

Меблировка и порядок, которые здесь постоянно содержались, свидетельствовали о непривередливом, но изящном вкусе и знатном воспитании хозяина. Ничего лишнего, как у избалованных баричей, которые только и стараются выглядеть занятыми людьми, а на самом деле предаются лености, уединяясь от домочадцев. Вдоль всей внутренней стены стояли застекленные книжные шкафы. В них хранились книги на четырех европейских языках. Деловые инженерные книги — на немецком и английском. На французском — десятка два-три занимательных романов, которые когда-то он читал вслух жене и детям. Но с тех пор, как сыновья повзрослели и уехали в Петербург на учебу, он ни разу не брался за романы. В простенке между окнами висел, написанный маслом, портрет Петра Великого в тяжелой багетовой раме с позолотою. Царь был изображен в блестящих железных латах: металл на царской фигуре, по мнению хозяина, олицетворял родство великого царя с ремеслом инженеров горного корпуса. Сам майор Наркис Александрович Соколовский принадлежал к знаменитой династии сибирских горных инженеров. Его родной дядюшка полковник Петр Николаевич был горным начальником всего округа. Второй дядюшка, инженер-капитан Александр Николаевич, ведал изысканиями полезных ископаемых. Словом, гордость за свою фамилию, которую еще .только два поколения тому назад носил мелкий губернский чиновник (дед Наркиса), имела веские основания... Наркис Александрович, сидя на диване, читал письмо от отца Василия, принесенное женой. «Милостивый государь Наркис Александрович! Сим имею честь уведомить ваше высокоблагородие, что сего числа мною получено предписание барнаульского духовного правления о торжественном богослужении по случаю 100-летнего пребывания Алтайских горных заводов в ведении его императорского величества, каковое и имеет состояться 6 числа сего декабря месяца. Соизвольте, милостивый государь, дать по сему поводу надлежащие распоряжения кому следует. Священник сузунской церкви Вознесения Христа — Василий Олонецкий. Сего 3-го дня декабря месяца 1847 года от рождества Христова». Наркис Александрович закончил чтение и, глядя в письмо, задумчиво сказал: — Вот так-то, Машенька... Вот и явился долгожданный праздничек...— Ты чем-то озабочен, Наркис? — Скажу, Машенька, по секрету, боюсь я этих праздников, как огня боюсь... — Вот тебе на! Чай, праздники не впервой. — Это так, да только нынешний Никола-чудотворец обещает быть особым... Хотя бы тем, о чем пишет отец Василий. Сто лет, М а шенька! Юбилей! Сколько же денег наковала наша денежная кузня? — Мильёны! — восторженно ответила Мария Павловна. Наркис Александрович легко встал с дивана, взял со спинки кресла мундир. Мария Павловна продолжала сидеть. — Бог с ними, с деньгами,— сказала она,— не надо только забывать о христианских добродетелях. А мы, случается, забываем... — Что-что, Машенька?! — Наркис Александрович задержался в рукавах мундира.— Это ты обо мне? — Он игриво погрозил ей пальцем.— Скажи, я не исполнил какого-нибудь обещания? — А ты вспомни-ка, вспомни сам-то. Наркис Александрович сосредоточенно потер лоб. — Нет, Машенька, извини! Решительно ничего вспомнить не могу. — По службе-то ты небось ничего не забываешь,— попрекнула Мария Павловна. — Служба есть служба, Машенька. За службу мы с тобой деньги получаем... Деньги, деньги, деньги! Видно, уж так судьбе угодно, коли поставила она меня ковать в Сибири деньги Российской империи,— 9