Сибирские огни, 1986, № 7

— Я, я,— буркнул Осип и мельком взглянул через плечо: докторша как докторша — халат, колпак, очки. — Пациент из двадцать первой сказал, что вас кровоизлияние в глаз очень беспокоит? — сухо сказала докторша.— Покажите-ка. Она прикоснулась ладонями к щекам Нетупского и повернула его лицо к свету. — Ну конечно. Пойдемте, я вам закапаю. Нетупский на Докторшу и не смотрел даже. А если бы смотрел и душа его пребывала в покое, то непременно узнал бы Танечку. Ту самую, на которой собирался жениться. Машинистку из редакции. А теперь, после стольких лет, уже и не машинистку вовсе, а доктора с известностью и положением. Танечка вела Нетупского в кабинет, и лицо ее было печально. Закапала она Осипу в глаз какие-то ядовитые капли, от которых он поначалу вовсе ничего разглядеть не мог, заставила посидеть минуту-другую да и проводила до выхода. А на прощанье сказала: — Пройдет ваш глаз и видеть будет. Только когда уже дверь за Нетупским хлопнула, покачала Танечка головой: — Эх, Осип, Осип. А ведь какой был,— и грустно улыбнулась дежурной девчонке. — Может, и был,— сказала та.— Только теперь беда: нахальный. Меня, говорит, все любят и знают. Полдня проторчал, а, на ночь глядя, пролез все-таки... А Нетупский между тем, как во сне, тащился домой по темным улицам, и встречные подозрительно обходили его, потому что размахивал Осип руками и в отчаянье жаловался ночным подворотням: — Он же мне слова не сказал. Он же ни на один вопрос не ответил. Затемнил, отвел, посмеялся. Было, знать, почему, было... А если б он мне язык показал? Как т а м за треугольным столиком. Только и без языка видно: один глаз в потолок, другой черт поволок. Тут уж никак не ошибешься. Невозможно ошибиться. А если всерьез посмотреть, если в волосах пощупать? Вот-вот. Значит, было все. Не привиделось, не приснилось. Было. И шабаш этот, и откровение, которое пришло там... Смешно подумать, чтобы такое было. Смешно подумать,— рассуждал Осип.— Против любой науки. Против здравого смысла. А объяснишь как? — Ну объясни, если есть у тебя здравый смысл,— требовал Осип у кого-то невидимого в темноте.— Чепуха какая. Все, что привиделось накануне, со всей ясностью выплыло, нарисовалось в памяти. — А позвольте, я вам...— захихикал Осип.— Позвольте, я вашим другом прикинусь. Тумана напущу. Эфемерии раздую. Напишу что- нибудь по всем правилам грамматики. Книжки разные, фельетоны, эссе. Везде мастак. Все могу. А нужно кому? Кто вспомнит? Кто прочтет? И цена всему пятачок за килограмм. И остальное все: мелькание, мельтешение, суетность — куда, кому, зачем? Жизнь зачем прожил? Юбилей с чего? — Смотрите, какой я маленький! — требовал Осип.— Пустяковый* какой. Присмотреться, так и нет меня. Видимость одна пальто да шапка... Так и пришел он домой, открыл дверь своим ключом и еще с порога закричал: — А скажи, за что мне юбилеи? Зачем? Людям на смех, миру на потеху!Шальной вид Нетупского испугал Лию Викторовну и погнал ее в комнаты. А Нетупский пошел в кабинет, бросил на кресло пальто и шапку. 101