Сибирские огни, 1986, № 7

недавно, вышел длинней тощий человек в рыжей мохнатой шапке и с рыжей бородой на лисьей физиономии. Осип увидел его уже в профиль, когда тот повертывал к проходной у ворот: блестящая кожаная куртка в обтяжку, длинные ноги в узеньких брюках и тяжелые ботинки, похожие на Николины. А главное — рыжая шотландская борода, и лицо, и нос, по-лисьи вытянутые. И мохнатая шапка, нахлобученная на глаза. Володя, Володя и есть. Не тот, что автографы давал, а другой, который т а м . Володя! — хотел закричать Нетупский, но горло перехватило. Скользя и спотыкаясь, помчался он к проходной, а через нее на улицу. Оглянулся направо-налево, а человек уже к углу подходит, где старая пожарная каланча. И видно его хорошо, потому что возвышается он над прохожими, как та самая каланча над домишками. Размахивая руками, с ошалелым лицом и в шапке набекрень летел Нетупский по тротуару. Шарф развевался, подошвы шлепали, пешеходы шарахались и ругались вслед. Д а неужели же он?.. Неужели он?.. Он? — неслось в голове, а ноги уже обогнули каланчу. Обогнули, а рыжая шапка уже на другом углу. Осип туда, а рыжей шапки и след простыл. Пробежал Нетупский еще квартал, постоял, водя носом, и поплелся обратно в больницу. — Скажите,— попросил он все ту же девчонку с льняной челкой, конопатым носом и щеками, красными, как яблоки.— Тут от вас высокий гражданин выходил в кожаной куртке? — Чаво-о? — сказала девчонка.— Еще не хватало! — В кожаной куртке и рыжей шапке. — Вот еще! — сказала девчонка. - — Нос у него вот такой.— Нетупский ухватил себя щепотью за нос и потянул его, а губы и подбородок подобрал.— С бородой рыжей. — С бородой — это главврач,— сказала девчонка. — Так когда же он теперь будет? — уныло спросил Осип. — Чаю попьет и будет. Дежурство у него. Вот как хорошо, вот как славно,— думал Нетупский.— Вот сейчас дождусь и все выясню. Я в его лисью физиономию посмотрю, я его спрошу, что бы э т о значило? Он нетерпеливо метался по больничному двору между скамеек, голых кустов и луж. Двор между тем быстро темнел. У ворот засветилась сильная лампочка. А там и темные дотоле окна начали вспыхивать одно за другим, звезды зажглись, месяц ладьей выплыл из-за крыши. Временами железные ворота скрипели, к подъезду подлетала санитарная машина, кого-то несли в здание на носилках, и машина, снова исчезала под скрип металлических створок у проходной. Нетупский вскакивал со скамейки на каждый стук двери, на каждый голос. Вначале прошли две женщины в пальто, наброшенных поверх белых халатов, потом бородатый старик в очках, шапке-гоголе и черном полушубке. Уборщица вышла на крыльцо хлопать половик. Нетупский вошел вслед ей и снова принялся спрашивать дежурную, теперь уже о главвраче — когда придет и как его зовут. Девчонка улыбнулась ему как знакомому: — Однако вы нахальный. И ночью от вас покоя нет. Тут и давешний бородатый старик в очках, только уже без шапки и полушубка, но в белом халате появился возле. — Вы меня спрашивали? — А разве не?.. — начал было Нетупский, да вовремя спохватился.— Д а , да,— сказал он,— Конечно,— и принялся рассказывать о Николе, отчаянье родных, своем, предстоящем немедленно отъезде и душевной тревоге, с которой он не может отправиться в путь. Старик слушал его и смотрел в окно. И оттого, что он смотрел в окно, Нетупский путался, повторялся и сам плохо следил за тем^ что молол. Наконец он улыбнулся искательной, а казалось ему, одной из самых милых, всеоткрывающих своих улыбок, и замолчал. — Ну что же,— старик повернул к нему суровое лицо,— раздень­ 99 4*