Сибирские огни, 1986, № 6

мещали автору дать эстетическую харак­ теристику произведений и вместе попытать­ ся сделать ее концептуальной. Уже в раз­ боре книги А. Новоселова из конкретных наблюдений над художественными особен­ ностями выводятся общие признаки поэти­ ки, связанной с нравоописательной, этно­ графической и краеведческой нацеленностью раннего сибирского очерка. Очерки А. Но­ воселова характеризуются, по мнению Л. П. Якимовой, «прихотливой компози­ цией, вбирающей в себя и пейзаж, и этно­ графическую зарисовку, и фольклорную вставку, и сиены народной жизни, и быто­ вой эпизод, и исторический экскурс. Но силой своей обобщающей мысли автор придал этому мозаично-пестрому потоку наблюдений повествовательную цельность, подчинил разнородный жизненный мате­ риал единой публицистической задаче». Разнообразием стилевого рисунка отлича­ ются и очерки Л. Мартынова. В них автор также отмечает сложный жанровый состав: здесь и поэтический образ, и жи­ вописная картинка, и сухая, протоколь­ но-точная информация. Сходные приметы имеют очерки Б. Лапина, по поводу кото­ рых автор вспоминает определение очерка В. Г. Белинского: «бессвязные внешним образом, но дышащие одной мыслью кар­ тины». У всех трех писателей силой, орга­ низующей пестрый материал, является их «глубокая сопричастность происходящему», гражданская обеспокоенность, выливаю­ щаяся в публицистическую страстность и полемичность. Общим для сибирского очерка 20-х го­ дов является «образ дороги, мотив пу­ тешествия». Путевой очерк — излюблен­ ная жанровая разновидность писателей тех лет. Этому обстоятельству автор на­ ходит исчерпывающее объяснение: харак­ тер сибирской географии, беспокойное вре­ мя, зовущее в дорогу к освоению нового, разнообразные композиционные возмож­ ности путевого очерка. Хочется отметить в данной связи важное качество исследо­ вательской манеры Л. П. Якимовой. Она не разрешает себе никакой недосказанно­ сти, стараясь всякий раз исчерпать тему до самого дна. От этого ее работа остав. ляет впечатление ясности и законченности, во всяком случае; стремления к ним. Конечно, обеспечить все это убедитель. ной аргументацией не всегда представ­ ляется возможным в работе столь огра­ ниченного объема. Так, более пристального анализа, на наш взгляд, требует вопрос о причинах отставания очерка от собст­ венно художественных жанров в первое десятилетие Советской власти. Объяснять это только «перевороченностью действи­ тельности», ее противоречивостью и свя­ занной с этим особой сложностью ее пуб. лицистической оценки, когда будто бы очерк писать труднее, чем роман, пред­ ставляется сомнительным. В данном воп­ росе необходимо учесть и то, что речь идет об эпохе не просто сложной, но героиче­ ской, созидающей готовые образы и судьбы (такие, как Чапаев или Кожух), которые сами просились в обобщенно-типическую форму изображения. Революционная тема, нашедшая яркое художественное воплоще­ ние в литературе 20-х годов, наверняка имела и свой «рекогносцировочный», пуб- 168 лицистическийг этап осмысления в предре­ волюционной партийной печати. Так же, как «очерковый взрыв» второй половины 20 -х — начала 30-х годов предшествовал и готовил новую волну художественной прозы о первых пятилетках. В 30-е годы очерк приобретает некото-, рые новые отличительные качества, ста­ новится, как отмечает автор, лирико-публи­ цистической летописью первых пятилеток, исполненной пафоса социалистического созидания, агитационной и воспитатель­ ной, просветительской и деловой. Для чи­ тателей он стал «формой приобщения мил­ лионов к тому, что делается вне доступ­ ного их глазу пространства» (М.. Горький). В соответствии с новыми задачами, за­ мечает исследователь, изменились и жан­ ровые особенности. По композиции большая часть очерков 30-х годов, как и очерков 20-х годов, «представляет собой описание впечатлений, возникших при поездке на тот или иной участок фронта социалистического строительства в Сиби­ ри». Однако мотив дороги тут уже не яв­ лялся основным. В очерке 30-х годов обычно есть центр зрения, который задан целью поездки. Пробуждаемые ею автор, ские впечатления и раздумья группируются вокруг проблемы и публицистической идеи. Наличие сквозной, композиционно орга­ низующей проблемы делало очерк 30-х годов более синтетичным по своей струк­ туре. Изменился и его жанровый состав. «На первый план выдвигается производст­ венный очерк в его тематических разно­ видностях — «индустриальный и колхоз­ ный». В то же время не утратила своей ак­ туальности и традиционная для сибирской литературы тема взаимоотношений чело­ века и природы. Уже тогда, в 30-е годы, природоведческий очерк, оспаривая пресло­ вутый лозунг покорения природы, начал разговор о подлинно хозяйском отношении к ней. Видная роль принадлежала тут журналу «Охотник и рыбак Сибири», со­ бравшему вокруг себя опытных литерато- ров-очеркистов: В. Правдухина, А. Копте­ лова, Е. Пермитина, Б. Лапина и др. Уделяя необходимое внимание историко- литературной панораме и общей характе­ ристике жанра, автор не упускает из виду вопросы индивидуального своеобразия каж­ дого писателя, отмечая не только достоин­ ства, но и недостатки, такие, как очер­ ковая эклектика и издержки орнаменталист- ской моды («Заметки о Семипалатинске» И. Буркова), «туристический» подход к ма­ териалу, ведущий к «дорожно-путевой» легковесности и верхоглядству («Золотой Алдан» 3. Рихтер). 3-я и 4-я главы книги, написанные Б. М. Юдалевичем, посвящены очерку 1950— 1970-х годов. Середина 50-х — начало 60-х годов — время важных позитивных пере­ мен в нашей общественной жизни, повлек­ ших небывалое оживление очеркового жан­ ра и появление целой плеяды талантливых очеркистов так называемой «овечкин- ской школы». Среди них достойное место заняли писатели-сибиряки: С. Залыгин, Л. Иванов, П. Ребрин, П. Воронин. Ха­ рактеризуя творческие особенности каждого из них, Б. М. Юдалевич останавливает наше внимание на том, что определяло