Сибирские огни, 1986, № 6

ни первая жена Людмила, ни ее восприем­ ница Рита не желают связывать навеки судьбу свою с этим честным, глубоко порядочным человеком. Именно порядоч­ ность Ковина, его истинно крестьянская преданность семье, детям претят этим расчетливым, эгоистичным мещаночкам, мечтающим об эмансипированном рае со всеми его «благами», начиная от преслову­ той свободной любви и кончая мечтой запо­ лучить в мужья человека удачливого, добычливого, без всяких идеалистических предрассудков и комплексов. Тут, наверное, можно упрекнуть П. Му­ равьева в некоторой предвзятости и задан- ности. Уж слишком в разных «весовых категориях» находятся противоборствую­ щие стороны в его повести: насколько по­ рядочен, благороден, благоразумен герой, настолько мерзки, мелочны, эгоистичны его бывшие подруги. Разница эта сразу бро­ сается в глаза, порождая вполне резонный вопрос: а куда, собственно, смотрел наш умница-герой, когда соединял свою судьбу с такими мегерами? Ну ладно, положим, первую семейную неудачу можно еще спи­ сать на юношескую влюбленность и житей­ скую неопытность. Но второй-то «прокол» почему получился? Да еще какой! Ведь вскоре после свадьбы Рита прямо и честно заявила Ковину, что она беременна, но рожать не хочет, потому что жить с ним дальше не собирается. На что герой наш, крепко заквашенный на дрожжах истинно Крестьянской нравственности, произносит страстный поучительно-обвинительный мо­ нолог, где фигурируют такие слова, как «предать», «убить», «ответственность мате­ ринская»... Ковин добивается-таки мирной передышки, но хватает ее ровно на пять лет, ровно настолько, чтобы родившаяся «неубитая» Миланка крепко привязалась к отцу и тем самым усугубила разыграв­ шуюся впоследствии семейную драму. Все это, безусловно, не что иное, как очевидные издержки полемизма, той художественно-публицистической запаль- чивости, в которую «вдарился» автор, отважившийся поставить в своей повести, в качестве первоочередного, вопрос о реши­ тельном пересмотре Кодекса о браке и семье. Впрочем, лично я склонен этот экстремизм автору извинить, потому как затеянный им разговор о несовершенстве или, выражаясь языком юристов, несбалан­ сированности ныне действующего законо­ положения о браке и семье в самом деле давно назрел и просится в повестку дня сегодняшнего, требующего переориентации нашего общественного сознания по многим, по самым различным пунктам. Извинить некоторую запальчивость автору «Сладких яблок» можно еще и потому, что в своих реформистских требованиях он исходит из правильных, не подлежащих никакому сом­ нению предпосылок. Дети, их интересы, их будущее, а в конечном итоге будущее всего нашего подрастающего поколения — вот что, по глубочайшему убеждению П. Муравьева и его героя, должно быть поставлено во главу угла как при строи­ тельстве семьи, так и при вынесении окон­ чательных приговоров по «гражданским делам», коли уж семья развалилась и это печальное «де-факто» надлежит оформить «де-юре». Но, как убедительно показывает 154 автор, на эти приговоры сплошь и рядом кладутся штампы ходячих, устаревших, однако не утративших силу общественного мнения взглядов и представлений. Не случайно одной из ключевых является сцена развода героя со второй женой, сце­ на, во время которой в зале суда прозвуча­ ло нечто неслыханное — категорическое требование Ковина оставить дочку ему, отцу. «■— Если уж я оказываюсь недостойным супружеской любви этой воспылавшей ненавистью женщины, то уверяю высокий суд, что дочь наша любит отца, то есть меня, не меньше, чем любит мать или, ска­ жем, закармливающую, заласкивающую и заваливающую ее подарками и гостинцами бабушку. Прошу суд учесть это обстоятель­ ство и , оставить дочку со мной. Любить дочурку, варить, стирать, гладить — я умею решительно все и все решительно сделаю, лишь бы дочь моя не стала подоб­ ной своей маме и бабушке и никогда бы не сиротила своих собственных детей». Но, как верно замечает автор, заявле­ ние это прозвучало в полном смысле гла­ сом вопиющего в пустыне; больше того, на Ковина «высокий суд», состоящий, кстати, почти из одних женщин, посмот­ рел чуть ли не как на психически ненор­ мального. Где это видано, чтобы ребенка отлучали от матери, у которой и прекрас­ ная служебная характеристика, и без­ упречная репутация среди соседей по до­ му, да и внешний вид не вызывает никаких подозрений? Вот если бы она бы­ ла пропивашкой, гулящей, садисткой, под­ вергающей ребенка систематическим из­ биениям, вот тогда бы можно было «по­ ставить вопрос»... Но мы-то знаем самую главную тайну этой внешне добропоря­ дочной, модно одетой, складно говорящей женщины, знаем, что в душе-то она мах­ ровая мещанка, исповедующая гнусный, доставшийся ей в наследство от папаши- торгаша принцип «ты — мне, я — тебе». Притом Рита — воинствующая мещанка, отлично знающая, что закон в бракораз­ водном деле непременно будет защищать ее «интересы», потому она так нагло тре­ тирует, унижает Ковина — вплоть до того, что пытается настроить против него ма- лютку-дочку. И не случайно после завер­ шения всей этой бракоразводной комедии у героя вырываются полные муки и горе­ чи слова: «А ну, если бы по закону выс­ шей коммунистической нравственности мне, как любящему отцу, не предающему ни любовь, ни дочь, ни жену, оставили Золо­ товолоску, а Рите выдали бы исполни­ тельный лист на алименты в четверть всех ее заработков?! Да Рита в первую же ночь после суда стояла бы предо мной на коленях и проклинала бы мать и отца, всех дедушек и бабушек, кто воспитал ее так и надоумил разводиться». Героя здесь можно понять, можно даже согласиться с тем, что в данном, конкрет­ ном случае было бы разумнее перераспре­ делить роли между бывшими супругами: истцом объявить его, а ответчицей — ее. Но вот когда автор, основываясь исклю­ чительно на одном этом, прямо скажем, уникальном случае, требует решительного, коренного переустройства основных зако­ ноположений, здесь уже возникают сом