Сибирские огни, 1986, № 6

Мне хотелось плакать от досады, но выручила сестра. Улыбаясь, она сказала: — Правда, глаза брата видели в сто, даже тысячу раз больше красивых видов, но зато во столько же раз больше и всего безобразного. — Да, да, и дурного гораздо больше, чем хорошего. Оттого-то глаза брата так пожелтели и помутнели. — Терпеть не могу, когда говорят дерзости,— с этими словами брат, нахмурившись, заперся в соседней комнате. ОЖИДАНИЕ Каждый день я прихожу на маленькую станцию линии Сёсэн встре­ чать людей. Не кого-то конкретно, а просто незнакомых людей, кто бы то ни был. Сделав на базаре покупки, по дороге домой я непременно захожу на станцию, сажусь на холодную скамейку, кладу на колени корзину с продуктами и гляжу рассеянно на вход, где проверяют билеты. Каж­ дый раз, когда к платформе подходит поезд, из двери его выплескивает­ ся множество людей, которые с одинаково хмурыми лицами толпой устремляются к выходу, садятся в автобус и берут билеты. Другие, торопливо проходя перед скамейкой, где я сижу, выходят на предстан- ционную площадь и разбредаются в разные стороны. Сижу задумчиво и отрешенно. Но вот кто-то, смеясь, окликнул меня. О, страшно! Я боюсь! Заколотилось сердце, захватило дыхание, словно окатили холодной водой. Вы спросите, кого же я дожидаюсь здесь каж­ дый день? Какого-нибудь человека? Да нет, пожалуй, не человека. Я не люблю людей. Вернее, боюсь, Когда, встречаясь с людьми, небрежно бросаешь что-то вроде: «Как поживаете?» или «Похолодало», приходят в голову горькие мысли о том, что во всем мире не найти, наверное, тако­ го вруна, как я сама. От этого пропадает всякое желание жить. Наблю­ дая за мной, собеседник лжет, невпопад рассыпая льстивые слова. Я слушаю его, и мне становится грустно от странной подозрительности собеседника, и все более ненавистным становится мне этот мир. Разве не устали за всю свою жизнь друг от друга люди, недоверчивые, окаме­ невшие в одних и тех же приветствиях друг к другу. Я ненавижу встре­ чаться с людьми. Поэтому не хожу в гости к друзьям или куда-нибудь еще в этом роде, разве что в особо важных случаях. Когда же остаюсь дома с матерью и молча шью, то чувствую при этом себя прекрасно. Но вот началась война; все окружающее жестоко и настороженно надви­ гается, так что даже дома становится как-то неспокойно, начинает мере­ щиться что-то ужасное, отчего я надолго лишаюсь покоя. Мне хотелось бы приносить людям пользу своей работой, пусть даже на ней пришлось бы стирать себя в порошок. За всю свою предыдущую жизнь я окон­ чательно потеряла веру в себя. Даже если иногда и выхожу из дома, устав от молчаливого шитья, то тут же обнаруживается, что идти-то мне, собственно, некуда. Делаю покупки, а потом, по дороге домой, захожу на станцию и сажусь в рассе­ янности на холодную скамейку. А что, если вдруг неожиданно кто-то по­ явится? Ощущаю в себе и надежду на это, и смятение, и страх: «как же тогда поступить?» Я готова окончательно перевернуть свою судьбу и предложить свою жизнь любому, кто обнаружит меня здесь,—такими вот бесстыдными мыслями полна моя голова. Сижу как в тумане, словно витаю в грезах, и уже не осознаю, жива ли я, мертва ли. Весь мир пре­ вращается в сцену, где проходящие по предстанционной площади люди кажутся крошечными и далекими, словно увиденными в перевернутый полевой бинокль. Кого же я все-таки жду? Возможно, я ужасно разврат­ ная женщина. Ведь все это ложь — мои слова о том, что хотела бы ра­ ботать, стирая себя в порошок, лишь бы приносить пользу. На самом 116