Сибирские огни, 1986, № 6
толку?.. Может быть, впервые в жизни испытывает Горычев на себе, на помыслах своих и устремлениях гнет тяжелой, непреклонной руки закона. Какая грубая жестокость, думает он, ни с чем не желает считаться, ни с какими сокровенными мечтами. А они уже вызрели, эти мечты, четко очертились, почти реальностью стали: пространный и веселый его отчет перед зваными гостями о дальневосточной экспе- диции, в первой части вечера обычное застолье, а во второй, в закры той до поры до времени соседней комнате,— а ля фурше перед раскинутой на полу медвежьей шкурой, и на блюде горка бутербродов с красной икрой, ахи и охи сраженных наповал гостей.„ Но что-то уже надломилось в Горычеве: трудней всего пережить первую потерю, но когда они следуют одна за другой, связанные роко вым стечением обстоятельств, с ними смиряешься, к ним почти что привыкаешь, и уже не ропщешь, не делаешь из них трагедии. Больно, обидно, досадно, но жизнь продолжается. ...Ночуют они в зале ожидания, в креслах, шеф — в гостинице. Наказав таким образом соратников, он успокаивается, во всяком случае, гнев его приобретает иную, более потаенную форму. Появив шись утром в аэропорту, он разговаривает спокойно, хотя и подчерк- нуто официально. — Леонид, ни при каких обстоятельствах вы не должны называть фамилию Гузя. Утверждайте, что шкура — подарок, в крайнем случае, назовите какую-нибудь вымышленную фамилию. — Хорошо, Лавсеич,— послушно и тоже с внешним спокойствием, даже с безразличием отвечает Горычев.— Я что-нибудь придумаю по ходу дела. Однако придумывать Горычеву ничего не приходится. Приезжает охотинспектор, составляет акт, и шкуру конфискуют, не очень-то вда ваясь в подробности, каким путем оказалась она у незаконного вла дельца. Как верно заметил вчера капитан, счастье Горычева, что шкура была не первой свежести, весенняя, когда их тут еще и в по мине не было, иначе потребовалась бы лицензия на отстрел зверя, а поскольку ее нет и быть не могло, Горычеву такой штраф преподнес ли бы... Таким образом, Горычев может довольствоваться утешением, что еще легко отделался. На двенадцать тридцать местного они приобретают билеты до Храбровска. Идут под складской навес, чтобы взвесить багаж, и тут обнаруживается, что вьючная сума с рыбой исчезла. Исчезла вместе с грудой тюков и ящиков, к которой подпихнул ее Саня. В то утро было уже несколько рейсов в разных направлениях —Сахалин, Мага дан, тот же Храбровск... Шефа эта новая потеря даже радует — і^рузу и без того многовато, хватило бы денег. Когда в Храбровске перевешивают багаж, он неза метно пытается ногой поддерживать самые тяжелые баулы. Видели бы ученые мужи, как мелко мухлюет у багажных весов их уважаемый коллега... А тут еще Юргену вздумалось подшутить. Когда прошедшие на посадку пассажиры толпятся в накопителе и ждут автобуса, Юрген заходит Сане за спину, трогает его за плечо и зловещим полушепотом произносит: —• Гражданин Рузевич, так откуда у вас икра? Саня машинально втягивает голову в плечи, но тут же, опомнив шись, выпрямляется, краснеет и открывает рот для достойного ответа. К счастью для окружающих, у аэровокзала в это время разворачи вается лайнер, и громовой рев турбин заглушает все слова и звуки... В Храбровске тоже сияет золотом и синевой бабье лето, и только на подлете к Иркутску появляется легкая прозрачная облачность. Шеф, приходя в себя, посасывает валидол, соратники сидят разобщен но, лица их усталы и безрадостны. Где-то на долготе Красноярска облачность постепенно укрывает землю густой непроницаемой пеленой, и незакатное солнце, вдогонку 103
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2