Сибирские огни, 1986, № 5
инструментальные. Мы стали тяжеловесным монстром,— ему трудно поворачиваться. Так что придется выбирать. Выбирать и заводу и от дельным его работникам. Красницкий поднялся из-за стола и объявил, что все свободны. Просторный кабинет главного конструктора быстро опустел. Один Костромин не вышел из него. — У вас ко мне дело, Константин Аверьянович? — вежливо, но давая понять, что он спешит, спросил Красницкий. — Пустяковое... Оно связано с выбором. Мне нужно, чтобы вы подписали мое заявление об увольнении с завода. — Хорошо,— спокойно ответил Красницкий, словно ждал этого заявления.—Но попозже. Я спешу. Мне, впрочем, как и вам, надо сей час быть в литейном цехе. Ваша («ваша» — было подчеркнуто) гидро камера сдается сегодня в эксплуатацию. Не так ли? — Факир сделал свое дело — факир может исчезнуть,— улыбнулся Костромин.—Мне незачем туда идти. Гидрокамера работает, и вам остается только подписать акт. Хотя бы в память о ПНП,— не удержал ся Костромин. — Я думаю, мы как-нибудь иначе отметим все, что связано с памятью о Петре Николаевиче. Пойдемте в цех. Они оделись и хотели пройти на территорию завода через боковой выход. Не тут-то было. Одна из особенностей завода заключалась в том, что в здании заводоуправления, в корпусах почти всех цехов с утомляю щей и необъяснимой настойчивостью обязательно закрывали либо основные входы и выходы, либо второстепенные, запасные. — Чем меньше входа, тем меньше ухода,— отвечал на иронические вопросы начальник заводской охраны.— Когда люди тякут в одном направлении,— невозмутимо пояснял он,— то их считать легче, они на виду. Когда люди тякут в разных направлениях, то у охраны глаза раз бегаются и контроль слабнет. — Потякем в другом направлении, —пошутил Красницкий. До главной проходной, на длинной заводской аллее, огибающей старый корпус механических цехов, говорил только Красницкий. Он цитировал какую-то заметку в вечерней газете, в которой вместо тиристорного привода напечатали дуристорный, рассказывал о чабан ском начальнике, умолявшем его за две овцы сконструировать приспо собление для обработки штампов,— «без них нельзя штамповать листы сложных профилей для юрт», поразил Костромина откровением о том, что оперной певице желательно иметь сильно развитую грудь — резонатор хороший, смеялся, вспоминая о своей поездке во Францию и Америку. Французы, говорил Красницкий, при всей своей раскован ности самые недоверчивые люди. Они считают, и у них есть для этого некоторые основания, что на земле нет ничего значительнее и красивее Парижа. Их любопытство, представление о мире, четко ограничено географически. Они не верили, что в Сибири делают уникальные стан ки. Они смеются, когда им говоришь, что у нас есть оперные театры, балетная школа, сотни институтов. Когда же поймут и поверят, то граничит это с потрясением. — Должен вам сказать, Костромин,—смеялся Красницкий,—что обывателя любого, а западного, то есть, вроде бы, просвещенного, пот рясти легче всего. Втемяшишь ему, что у нас не всегда снег, и этого до вольно, но уже на грани восторга. Если же докажешь, что летом у нас сорокаградусная жара и можно,— правда, почему-то не принято,— ходить в шортах, то от удивления он немеет. — А где же интеллигенция, информированные люди? —буркнул Костромин. — Они, конечно, есть. Но я говорю о большинстве, которому не вдомек, что Советский Союз расположен не только в Азии, но еще в Ев ропе. Да и информированность интеллигенции оставляет желать луч шего. Она загнана в рамки специализации, узко профессиональная. 90 ' I
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2