Сибирские огни, 1986, № 5

наш. «Значит, русский,— подумал он,— а фамилию я перепутал. Ослы­ шался». I Но нет! Володька долдонил: Шнитке, Шнитке Шнитке. Он восхи­ щался композитором и выражал свои чувства в словах, которые Арте­ мию Николаевичу и слышать не доводилось: коллаж, полистилистикз, интерпретация... Отца охватывало отчаяние, что он не понимает сына. Дома он никогда так не говорил. Может, потому, что Володька и не рассчитывал на понимание дома. Что они с женой могут петрить в... коллажах? Они вкалыватели, ради детей гнулись всю жизнь. Вот и догнулись: сын говорит, а отец не понимает его, сын в дубленке, а отец в трепаном пальто, сын чистый и образованный, а отец едет домой из шараш-монтажки. «Боже мой! —Связкин чуть не плакал, вцепившись в поручни.— До чего я дожил. У меня все разваливается. Даже семья». — У Шнитке есть чувство пути,— говорила Володькина фея. «Надо же,— беззвучно шептал Артемий Николаевич.— У этого, чтоб ему ни дна, ни покрышки, есть путь свой. Только у меня теперь его нету. Болтаюсь, как дерьмо в проруби, поверхность порчу». Артемий Николаевич хоть и растравил себя горестными рассужде­ ниями, но все-таки прислушивался к •тому, что говорили сын и его красивая. — Зайдем к нам,— уговаривал Володька,— поужинаем, я в темпе переоденусь и бежим на концерт. — Володя,— отнекивалась красотка,— я заметила, что у тебя родитель суровый. Лучше в кафе перекусим... — Батя-то?! — удивлялся Володька.— Не-е-т... Он у нас мужик мировой. Артист только. Характерный... Фокусник. Он недавно с ва­ шего завода уволился. По вредности. Завод любит больше, чем нас, а вот уволился. Какой-то ваш дурак его не уважил, ну, батя и рас­ плевался с заводом. Переживает страшно, но терпит. Гордость его заела. Артемий Николаевич втянул голову в плечи и еще уменьшился. Он уже полыхал от стыда и негодования. Вначале у него отлегло от сердца, когда он услышал, с какой любовью отозвался о нем сын: му­ жик мировой. Потом он возмутился: почему он артист и фокусник? «Ты сам, артист, не просвисти жизнь со сладкими мадамами». Артемий Николаевич зыркнул глазом и увидел, что его Володька откровенно, на виду у всего трамвая, приобнял ту, которую домой зазывал. «Ах, ты верста бессовестная! Ах, ты гадина непорядочная — от­ страниться не можешь». Но тут Связкин вспомнил, что его, видите ли, гордость заела и что уволился он по вредности. «Тоже мне, нашелся судья. Забыл, как я тебе всыпал. Захочу и сейчас всыплю, ддром что со столб вымахал». Трамвай дернулся и при толчке словно выбил из Связкина всю решительность. На глаза снова накатились слезы. К старости, видно. Не может сдержать их. Да и как сдержать?! «Володька-то прав: заела меня гордость. А она и у других есть. Вот хоть у этой... Может, она и ничего. Красивая. И Володька красивый. Значит, дети будут краси­ вые. Не такие шплинты, как я». Связкиным пора было выходить. Володька вытолкнулся из толпы первый и принял чуть лине на руки свою даму. Артемий Николаевич из трамвая не вышел. Он проехал доследующей остановки и кружным пу­ тем, как можно дольше задерживаясь, направился к дому. Он хотел ус­ покоиться, навести порядок в растрепанных мыслях и заявиться домой уверенным и веселым. Связкин свернул к бару, но уже на подходе к нему вспомнил: бар закрыли. Вместо него теперь соки-воды. ...По елейно-приветливому голосу жены было понятно, что в доме гостья. Связкин помылся, переоделся и сел за уже накрытый стол. Здесь он посчитал уместным напомнить: — Мы с вами в театре вместе были... Я вам еще все удовольствие 83