Сибирские огни, 1986, № 5

да, — заверяет он. —Первый раз в жизни». И добавляет почти проро­ чески: «Первый раз в жизни, когда жизнь уже кончается». Не с горечью, заметьте, добавляет, а с радостью. Мол, мне тоже повезло. В его откро­ венной счастливости была отчаянность, распахнутость человека, не привыкшего к счастью. Меня его страсть, Вера Вениаминовна, порази­ ла. Ни по возрасту, ни по облику он, вроде бы, не подходил к страсти. Оказывается, он в полном согласии прожил со своей женой уйму лет. Был уверен, что любит ее. Больше того: был уверен, что и дальше бу­ дет жить с ней. Хотя теперь ему стало ясно, что он жену не любил. Никогда. Потому что то, что было с ней, с женой, меркнет в сравнении с тем, что он испытал в последнее время. Нисколько не заботясь о том, что я случайный попутчик, он рассказал мне о своем скоропалительном романе, перекроившем его жизнь. Не верить было нельзя. Я просто заслушался. Заслушался и позабыл о своем намерении сказать ему правду, предупредить этого человека... И вот мы приземляемся, и я за­ мечаю, что он поморщился, когда приподнял портфель. Потер уже не руку, а предплечье. Боль шла дальше, прямо к смертельной цели — к сонной артерии. Никто не знает, почему начинает двигаться тромб. Это как пуля, выпущенная изнутри, Костя. Профессор Крот замолчал и посмотрел на молодого Костромина так, что тому стало не по себе. Костя приподнялся, прошелся и попро­ сил требовательно: — Рассказывайте дальше. Что стало с этим человеком? Как его зовут? Кто он? Крот молчал. — Кто он? —начиная вдруг догадываться, с ужасом повторил вопрос молодой Костромин. — За ним пришла машина,—не откликаясь на вопрос Костроми­ на, продолжал Крот.—Мы разместились в одной гостинице, хотя здесь у меня брони не было. Я попросил его зайти минут на пять к себе в но­ мер и полностью ему представился. Я сказал ему, что я профессор, доктор медицинских наук, хирург с сорокалетним стажем работы. Даже счел необходимым добавить, что я лауреат Государственной премии. Для того все сказал, чтобы у него были основания мне поверить. Я сказал ему, что он болен, что скачущая боль признак опасней­ шего недуга, что все может решиться в считанные минуты. Я сказал ему, —почти выкрикнул Крот, —что ему необходимо немедленно, сейчас же обследоваться, и я берусь его тут же устроить в лучшую гор­ няцкую больницу —вы же знаете, что все Кемерово напичкано моими учениками, как цветок тычинками. — Что же он? —опросила Вера Вениаминовна испуганно. — Он? Он странно ответил: если, говорит, я у чужих не умер, то у своих и подавно не умру. У каких чужих, у каких своих,— я не разоб­ рался. Некогда было. Я просто физически ощущал те немногие часы, которые жизнь дарует этому человеку. «Не пугайте, доктор, меня, — сказал он.— Не пугайте. Хоть фронтовики долго не живут, но до меня очередь еще не дошла. Я счастлив — и мне ничего не страшно. Я тоже кое в чем разбираюсь. Позвольте, говорит, представиться: доктор тех­ нических наук, профессор»... — Печатников? —с ужасом произнес Костромин. Крот стих, как онемел. Он смотрел на посеревшего Костромина с нескрываемым удивлением: на его глазах Костя, Костенька, очарова­ тельный мальчуган, юноша, превратился в мужчину с первыми бороз­ дами на щеках. — Когда вы успели вырасти, Костя? —не удержался и опросил он. — Во время гриппа, —отрешенно ответил Костромин. — В то вре­ мя, когда вы успели состариться, Алексей Павлович. Костя поднялся, быстро переоделся, подошел к матери, поцеловал ее и так, словно ни к кому не обращаясь, сказал: — Это большое несчастье, мамочка. Умер лучший человек нашего завода. А может быть —и нашего города. 79