Сибирские огни, 1986, № 5

— Я ездил на конференцию по проблемам адаптации... Знаете, у нас в области был лидер — он не выносил это нерусское слово — адап­ тация. Как услышит а-дал-таци-я, так все громит. Ему адаптация на­ поминала контрреволюцию. Прямо как бык на красное реагировал... М-да... Каких начальников я только не лечил. — Елена Владимировна! —неожиданно сказал Крот. —Мне ка­ жется, что вам сейчас лучше полежать. — Я прекрасно себя чувствую. — И тем не менее... тем не менее. Сейчас лучше полежать, а к вечеру обязательно погулять. Договорились? —спросил Крот с на­ стойчивой мягкостью. — Хорошо, Алексей Павлович, — сдалась Леночка. — Очаровательная женшина, —завистливо вздохнул Крот.— Очаровательная. У нее прекрасный живот. М-да... Все будет в по­ рядке... — Нет, —заметила Вера Вениаминовна. —Вы странный сегодня. Вы что мямлите? Извините за... жаргон. — Я летел в Кемерово с любопытным человеком, —начал свой рассказ Крот,— Странно, но прежде мы не были знакомы. У нас такой большой город... М-да... Такой большой и нелепый, в нем, в сущности, семь бесконечных улиц... — Двести семьдесят семь, —поправил Костромин. — Возможно, — согласился Крот и печально взглянул на Кострэ- миных. — Во всяком случае,—продолжал он, —город настолько огро­ мен, что можно под носом у себя не знать людей, которых надо бы знать. Меня выводила судьба на всяких пустобрехов, псевдозначитель- ных дураков, высокопоставленных нелюдимов, не душевно, а духовно больных, —лечить надо всех, а талантливые, неординарные люди слов­ но сторонились меня. — Ну уж! —усмехнулась Вера Вениаминовна. —Не наговаривай­ те. Вам ли жаловаться! Да и мы можем обидеться. Как... не пустобрехи. — Конечно, конечно, —поправился Крот. —Я знал немало лю­ дей, украшающих жизнь. Но хотелось бы знать всех. Хотя бы в родном городе. А то вот уходит человек, и ты думаешь: шляпа ты шляпа, он же был рядом с тобой, а ты с ним даже не здоровался... М-да... — Вы любопытного пассажира имеете в виду? —спроси* Костя. — Его самого. Узнав, что я врач, он усмехнулся и сказал: «Это кстати, что вы рядом». «Почему? — спрашиваю.—Хвораете?» Всматриваюсь и замечаю, что видок нехороший у него. Ну, вы знаете, Вера Вениаминовна, некоторая синюшяость губ, сероватость лица, вос­ паленные глаза. Но бодрится. Настроение решительное. Летит какую- то комиссию возглавлять. «Да вот,— говорит,— рука болит, не знаю, как акт буду подписывать». И смеется: «К счастью, боль скачет. Мо­ жет, из руки в живот перескочит —тогда я боль едой заглушу». Он потом молол мне про нервный ствол, про радиальные боли, про то, что грел руку под лампой, словом, как всякий нынешний в нашем деле невежда, демонстрировал медицинскую эрудицию. Пока он под­ шучивал над собой, во мне крепло отчетливое ощущение, что человек этот скоро умрет. То ли во мне сработал старый диагност, то ли горечь и шутки были у него какие-то прощальные, то ли еще что... Недавно я вырезал девятисантиметровый тромб у одного немолодого лоботряса. У него тоже боль скакала. М-да... Нет, думаю, —продолжил Крот с ли­ хорадочной поспешностью, как бы боясь, что его перебьют,— тебя, гражданин, нужно срочно отправить в больницу. У тебя для спасения считанные часы, может быть. Не до ёрничества. Вижу, мужик серьез­ ный, в годах, ей слюнтяй. Ему можно сказать всю правду. До Кемерова, как вы знаете, лететь недолго, минут сорок. Минут двадцать уже прошло. Но тут попутчик мой, представляете, начинает мне о любви рассказывать, О любви! Да как?! Поэмой! Говорит, что полюбил первый раз в жизни. Я бодрюсь, посмеиваюсь и дивлюсь. «Да, 78