Сибирские огни, 1986, № 5

Три символа, как три кита, подпирали всесоюзную известность горо­ да. Где бы ни был Печатников, он всегда слышал, едва представившись: — Ну как же! Как же... У вас самый большой оперный театр, самый большой вокзал... « — ...и самый большой пивоваренный комбинат,— шутливо добав­ лял Печатников. — О комбинате не слышал,— отвечали ему.— Пива в избытке что- то не видел. Зато тополя ваши запомнил. Пух стеной летит. Правда? — Правда,— смеялся Печатников. Действительно: в стране другого, более тополиного, города он не знал. Три раза в году тополя украшали город, а один раз уродовали. Печатников наслаждался клейким пахучим запахом тополей весной и задыхался от тополиного пуха знойным летом. Казалось, пух посылает само небо. Он падал, витал, кружился, залетал в глаза и ноздри, катился по крышам и дорогам, оседал на балконах и набивался в ком­ наты, и очень хорошо горел. Мальчишки на всех улицах поджигали тополиный пух. Веселые струйки огня скакали по газонам, вдоль обочин, во рвах и бесчисленных оврагах города. Летом город исступленно ждал дождя. Он освобождался от тополи­ ного пуха. Свалявшийся, слипшийся в грязные лохмотья пух смывался в реку, возвращая городу красоту. Теперь тополя были всеобщей усладой. В их тени отдыхали бабушки, приободрялись лотошницы и за­ мирали о,т счастья влюбленные. Мощная крона щедро давала приют людям и птицам. Конечно, листва тополей быстро густела и становилась ядовито­ зеленой, но горожанина это не трогало. Тем более что очень быстро, начиная с краев, на широкие листья тополей набегала желтизна, опове­ щающая о короткой, но звонкой и чистой сибирской осени. Больше всего, по мнению Печатникова, тополя украшали город зимой, в морозы, когда куржак придавал им причудливую стать. Ни одно дерево не держало на себе столько снега, как тополь. «Вот и зима,— подумал Печатников и поежился.— Вы, тополя, выстоите. А я?» Он вдруг обратил внимание на то, как много в природе увядания. «Ах! — подумалось ему.— Не надо бы мне ездить в это Кемерово. Только время потеряю... Его так мало, а у меня мало сил. Ресурс выработал. Почему я так легко пообещал Утенину? Почему не отказался?» «Согласился я потому,— признался себе Печатников,— чтобы потом мне легче было вытягивать для своего отдела деньги, площади, людей. Что за скверная практика у нас утвердилась: чтобы что-то решить, надо в чем-то отступить. В сущности, знаменитое кредо: ты — мне, я — тебе. Тьфу!» Печатников ускорил шаг и догнал Калганова. — Здравствуйте, Владимир Нифонтович! Не нашу ли гидрокамеру идете принимать? — Здравствуйте, Петр Николаевич! С приездом. — Спасибо,— Печатников отметил, что Калганов что-то совсем усох. «Дотошностью себя изнурил,— усмехнулся Печатников,—Не человек, а указующий перст. Впрочем, если мы за двадцать последних лет не имели ни одной рекламации на станки, то во многом благодаря Калганову. У него целенаправленный нюх — на недостатки. Все доволь­ ны, все ликуют, премии получают, а Калганов встает на техсовете, открывает свой поминальник и пошел: в работе конструкторов нет преемственности, одни и те же ошибки и одни и те же не оправдавшие себя решения повторяются в разных машинах; конструкторский отдел задет опасным поветрием: мол, на бумаге многого не увидишь, а как вый­ дет машина на стенд — сразу все прояснится; такая ущербная «филосо­ фия» наносит урон, приводит к неглубокой проработке основных узлов; в проектировании много рутины». 70