Сибирские огни, 1986, № 5
возможных всенощных и литургий, отметил обилие святых с почти вы* мершими именами и увидел здоровенного, но квашнистого мужика. — Обратите внимание! — надрывисто, но не криком говорил он.— Обратите внимание! Семнадцатый век — вон цифры, а церковь как стояла так и стоит. Ей ничего не делается. Я оглянулся, рассчитывая увидеть тех, к кому он обращался. На лестнице никого не было. Стоял один я, и, следовательно, мужик этот надрывался ради меня. Странное дело, Петька, он смотрел не на меня, а так, как будто меня и вообще здесь нет. Его взгляд был тверд и. одно временно косил и блуждал. — Сумасшедший! — решил я.— Или церковный зазывала... Мужик легко для своей комплекции поднялся по лестнице и исчез, пропитав меня досадой и тревогой. В церкви было сумрачно. На двух медных пуфиках с длинными витыми ножками (забыл, как они назы ваются, постарел) горели тоненькие свечи. Слева стояла купель, похо жая на заброшенную старомодную лодчонку, справа сидела толстая московская халда без намека на святость. Она продавала свечи. Инте ресно, что рублевые свечи покупали и за три, и за пять рублей. Сдачи никто не получал и никто на ней не настаивал. Прихожане зажигали свечи, ставили их на эти пуфики и молились. Молились, Петька, по-всякому: истово, торопливо, долго, в молча нии, с пришепетыванием, тихо плача и рыдая навзрыд. Во мне росла тревога. Святые, намалеванные до самого верха, словно летели и колы хались в тусклом свете скрытых плафонов и рублевых свечей. Тут я снова услышал: — Обратите внимание! Высота церкви двадцать шесть метров. Сюда большой дом войдет со всеми своими скорбями. Она как стояла, так и стоит. Мужик делал свое дело. Он возник за моей спиной, считая, видимо, что именно мне позарез нужна такая информация. Я оглянулся, но встретиться с его взглядом никак не мог — он смотрел поверх и вбок, смотрел невидяще, и все же его взгляд волочился за каждым прихожа нином. Этот небесталанный лицедей то исчезал, то возникал. Я никак не мог понять, зачем он пришел в церковь: то ли зазывать, то ли мо- • литься, то ли восхищаться. В довершение всего дальний, самый темный угол запел—завыл — запричитал, и церковь будто застонала от звуков. Они потянулись под купол и там дробились и вязли. Да, Петенька, это не все равно, что прийти в Дом культуры на концерт художественной самодеятельности. Не то, знаешь, впечатление. Я уж чуть сам не замолился, не умилился, но всю обедню испортила монашка. Она вышла откуда-то из стены, черная, с печеночным личи ком, с трясущейся головой, с идиотской полуулыбкой и, ни на что не обращая внимания, ни на кого не глядя, направилась к халде-кассирше. Та отдала монашке деньги. Монашка взяла деньги и опять вползла в стену. Контроль был бдительный. Сколько бы ни платили за свечи, все деньги тут же забирала монашка. Мне стало скучно и противно, совсем противно. Благость не снизо шла, веры не прибавилось. Вышло, что церковь лишь усилила никчем ность моего существования, Петенька. Я потом долго бродил по клад бищу около церкви. Печальное зрелище. Трудно выдумать более за брошенные места, чем наши кладбища. Церковь ухожена: сразу видно, что купели, всенощные и литургии дают доход, а под вековыми стена ми, на кладбище, грязь и запустение, заурядное попрание памяти. Окончательно меня доконала одна роскошная могила. Тоже поко сившаяся, но еще вполне респектабельная, черномраморная. А по мра мору высечено: «Член-корреспондент Академии медицинских наук про фессор Прохоров». И крест, как и полагается православному человеку. Вот, думаю, и раздвоение личности. В жизни был богоборцем, а умер... как полагается. Со мной, Петенька, тоже самое. Раздвоение... И потому 68
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2