Сибирские огни, 1986, № 5

Самое удивительное, что столь необычный, совсем не панихидный разговор произошел у них всего лишь дня через три после похорон Ва­ силия Воскобойникова. Печатникова не отпускали в министерстве до­ мой, он томился в Москве и каждый день, страдая и изнемогая от неутоленного и гнетущего любопытства и убеждая себя, что делает это лишь из сочувствия и желания быть рядом с Васькиными родными в горький час, маниакально ходил к Воскобойниковым. Лиза перевела ему телеграфом деньги, и он их растратил на двух женщин в совсем опустевшей квартире' Воскобойниковых: закупал сетками яблоки, все попадавшиеся ему хорошие коробки конфет, стоял терпеливо в очереди за копченой колбасой. Продукты накапли­ вались и либо пропадали, либо съедались бывшими сослуживцами Ва­ силия Львовича, поминавшими его за столом с хорошей закуской. Ни Маргарита Леонидовна, ни Глафира при Печатникове к еде не при­ трагивались. Глафира не поднималась с постели, и Печатников часа­ ми сидел рядом с ней, слушая бесконечные рассказы о Ваське. — Глафира! — каждый раз спрашивал он.— Васька ничего не просил мне передать? — Нет, Петенька, ничего. — А сказать? — Нет, Петенька, ничего не просил. Его ни в метро, ни в гостинице не оставляло ощущение, что к нему сейчас подойдут и приглушенно сообщат — «Это для вас». И переда­ дут или записку, или письмо, или какой-то предмет, и он, наконец, прояснит обстоятельства Васькиной смерти. Дошло до того, что он спросил у человека, показавшегося ему в гостиничном коридоре сму­ щенным и растерянным: — Вы не ко мне? Вы не меня ищите? Я Печатников. Однако ему никто ничего не передавал, и Воскобойникова, вери­ лось ему,— единственный человек в мире, могущий приоткрыть так тяготившую его тайну. ...— Договаривайте, договаривайте, —настаивал он, как следова­ тель, чуткий и неотвратимый. Воскобойникова не опешила договаривать. Едва ли, думалось ей, самоуверенный доктор технических наук из Сибири сможет быть объ­ ективным, трезво оценить того, кто еще недавно именовался Василием Львовичем Воскобойниковым. Как же —друг детства! Можно сказать —член семьи. В то время как я, хоть и Воскобойникова, не член семьи. «Как ему объяснить,— глядя испытующе на Печатникова, раз­ мышляла Воскобойникова,—что Василий был сломанный и, скорее всего, обреченный человек. Он не сумел толково распорядиться ни своим талантом, ни своим умом, ни своими чувствами. Разбрасывался, откликался на просьбы, жил, как фейерверк, горел и искрился. А когда фейерверк погас — затомился, заскучал, сник. Ему не хватило воли преодолеть инерцию и рутину. На этом его и схватил мой папаша. Он только толкнул, и Васечка покатился по наклонной. Печатникой видел одну одаренность Василия, а я поняла его целиком, потому что я-то как раз и любила его. А он меня... нет. Он из людей, для которых в жизни главное — дело. А Вася дела и лишился». — Не буду я вам ничего договаривать,— сказала Воскобойникова, и Печатников впервые увидел в ее глазах слезы. —Думайте обо мне что хотите, но вы не смеете'думать, что я не любила его. Я его любила. И я его знала. С этим «я его знала» Печатников и уехал. Глафиру ему уговорить не удалось —она осталась в Москве, вместе с Маргаритой Леонидов­ ной. ...Домой он приехал в середине дня. Стояла уже зима. Правда, не­ устойчивая. Листву еще не скрыл снег. На скамейках по-прежнему сидели пенсионеры. Печать увядания, объединяющая их со скверной погодой, настраивала на сочувствие. Петр Николаевич вежливо поз­ 66