Сибирские огни, 1986, № 5

Васькина жена, но не фамилия, а сердце выражает родное. Увы, серд­ ца, по крепнущему убеждению Печатникова, у Маргариты Леонидов­ ны Воскобойниковой будто и не существовало. На похоронах она не проронила ни слезинки. О смерти Василия рассказывала не как жена, а как добросовестная и сочувствующая свидетельница. Возвращался с ВДНХ в час пик... В метро было много народу... Возможно, оступился... Не исключено, что его кто-то толкнул... Если бы он не пил... Он не вскрикнул, когда падал под поезд. Напряженность Воскобойниковой походила на удрученность чело­ века, не справляющегося с неотложными делами. Воскобойникова не нервничала, не суетилась, не ослабляла себя ни воспоминаниями, ни причитаниями. Да ей и некогда было. Похороны, поминки, забота о Глафире отнимали у нее все время и все силы. Возможно, предпола­ гал Печатников, внешняя сдержанность скрывает горе, глубоко за­ прятанное от людей страдание —у каждой птицы свой голос, — но ни­ чего этого он не чувствовал и потому все с большей насторожен­ ностью относился к Воскобойниковой. «Нет, она дочь своего отца. Какой бы он ни был — он был ей отец, а она его, рассказывал Васька, спокойно характеризовала как подлеца. Васька купился на искренности и не заметил равнодушия, льда. Бедо­ лага! Что если не оступился он, а ступил?». «Ах, какая разница!—горевал Печатников. — Васьки нет. Нет Васьки и не с кем теперь в Москве вести беседу по душам. В моем возрасте новых друзей заводят редко. Васькино исчезновение, как на­ поминание и мне —жизнь кончается. Первый звонок. Как Васька мог, он, сын энтузиастов Воскобойниковых?! Неужели не понимал, что сдела­ но так мало? Неужели ему было все равно? Впрочем, какая разница... Теперь уж поздно искать ответ». Но чем больше Печатников убеждал себя, что разницы нет, тем больше ему хотелось в деталях узнать о смерти и о предсмертье свое­ го друга. Значение этого для него возрастало с каждым безответным вопросом. В нем никак не поселялась уверенность, что Васька всего лишь оступился, что это лишь несчастный случай и не более того. — Скажите, —спрашивал он Маргариту Леонидовну с болезнен­ ной настойчивостью. —В последние дни перед... уходом в его поведе­ нии вы не замечали ничего особенного? Может быть, произошло что- то, сильно расстроившее его? — Нет, не замечала, Петр Николаевич. Он был спокоен, вежлив. Помню, я заметила: «Василий! Ты снова стал есть мясо. Не так ли?» Он отшутился. Сказал, что это последняя его слабость. И пообещал, что и с ней он в конце концов справится. — Последняя слабость... — повторил медленно Печатников.— Вы не усмотрели в его иронии тревожного намека? — Нет. Я жена ему была. Почувствовала бы. Обо всем не ска­ жешь... Я согласна с вами: случившееся ужасно, но произошел несчаст­ ный случай. Мне, как считает Глафира, надо бы казниться, но я не умею казниться. И я не знаю, за что... Мы жили нормально. , — Бог мой! — не выдержал Печатников.— Вы говорите о Васи­ лии, как о погибшем муже своей давно забытой подруги. Вы согласны, вы жили нормально!.. Вы не любили его, —выпалил Печатников. — Не вам судить, —тихо и спокойно оказала Воскобойникова.— Не вам... Я принадлежу к другому поколению. — Ну да, генерация послевоенных рационалистов... — Не обольщайтесь и по поводу своего поколения. Из него выхо­ дили такие негодяи, как мой отец, и такие... Воскобойникова замолчала. — Продолжайте, продолжайте,— потребовал Печатников,— дого­ варивайте. — Что ж, и договорю. Все равно хорошего мнения вы обо мне уже не составите. Так что давайте дорисуем портрет. , 65 з. Сибирские огни N4 б.