Сибирские огни, 1986, № 5

идет о непривычности, нетрадиционно?™ того образа автора, который утверждал в своей поэзии Заболоцкий, о резко, порой угловато подчеркнутой вещности, матери­ альной осязаемости мира, запечатленного в его стихотворениях и поэмах. Не позво­ ляя себе увлечься чересчур вкусовыми ха­ рактеристиками или произвольными домыс­ лами, автор исследования привлекает по ходу дела малоизвестные мемуарные сви­ детельства (в той, разумеется, мере, в ка­ кой они доносят непосредственность перво­ начальной читательской реакции), крити­ ческие оценки. Взятые вместе, они допол­ няют и оттеняют его собственные наблюде­ ния и выводы. Особенно убедительно решается крити­ ком вопрос о связях Заболоцкого с пред­ шествующей русской поэзией в лице таких, прежде всего выдающихся, ее представите­ лей, как, с одной стороны, Державин, с другой — Баратынский и Тютчев. Широк, разнопланов уже охват. Тут и эволюция «поэзии мысли», и развитие в творчестве Заболоцкого последних лет жанра элегии, а также то, что автор определяет как свое­ образную демократизацию круга явлений, «допускаемых» в лирическую поэзию, свя­ зывая первые успехи этой тенденции с име­ нем Державина, с его поэтическими воль­ ностями, к которым наше столетие оказа­ лось куда более снисходительным, чем век восемнадцатый. Однако не вступает ли в данном случае критик в некоторое противоречие с самим собой, не забывает ли свою характеристику Заболоцкого как неутомимого искателя новых путей, чутко прислушивающегося к пульсу XX века? Думаю, нет. Впрочем, вот что исследовательница сама, как бы предвидя возможность подобного вопроса, пишет в связи с этим о Заболоцком: «Тра­ диция потому так сильно ощущается в его творчестве, что включает в себя спор, обновление, говорит НОВЫМ языком, языком своего времени... И в этом смысле он в неменьшей степени новатор, чем тради­ ционалист. Нужны мощь, поэтическая дер­ зость, сила духовного напряжения, чтобы подключиться к традиции. Ведь тради­ ция — это не только и не столько сумма технических приемов письма, манеры, как это нередко представляют». Остается добавить, что чем глубже осоз­ наем мы эту, казалось бы, не очень слож­ ную истину, тем неотступнее наше жела­ ние заново, свежими глазами перечитать позднего Заболоцкого, в особенности такие его лирические шедевры, как «Ласточка», «Слепой», «Завещание», «В этой роще бере­ зовой...», «Противостояние Марса» и др. Кстати, И. Ростовцева уделяет им поче­ му-то слишком мало внимания. Конечно, писали о них не однажды. И все же теперь лучше видно, насколько созвучен пафос этих произведений духовной атмосфере не только той поры, но и наших дней. Разве менее остро ощущаем мы сейчас, разве не относим к числу глобальных те проблемы, на которые столь прозорливо откликнулся в 40—50-е годы Заболоцкий? Если уж и возникает в этом случае перед нашим мысленным взором некая внутрен­ няя дистанция, то совсем, мне кажется, другого рода. Заболоцкий, чутко фиксирует критик, все более воспринимается по отно­ шению к нынешнему поэтическому поколе­ нию как классик. Иначе говоря — как соз­ датель уже новой, собственной традиции с которым начинают вести серьезный, на равных, диалог. Только такой диалог может быть плоде > ворным и, снова согласимся с И. Ростовце­ вой, будет в состоянии уберечь- образ поэта от «хрестоматийного глянца». А. КЛ' ГН *