Сибирские огни, 1986, № 5
о достоинстве и престиже их великой страны. Не смешно ли? Не груст но ли? Какие мы толстокожие и Самоуверенные! От чего это? От вели чия, от мощи, от богатства или от шапкозакидательства, от неопыт ности, от провинциализма в торговых делах? Но это же не только торговое дело... Не только, не только. Политика и экономика всегда слиты». Печатников потянулся, откинулся на стуле, и ему опять предста вилась Анна. Он подумал, что сейчас в Забайкалье, наверное, уже раннее утро. Он увидел туман, уходящий за сопки, в леса, и выплы вающую из этого тумана розовую Анну. Почему розовую, а не корич невую, не смуглую? От солнца, подкрашивающего и рассеивающего туман. Оно на все набрасывало невидимую розовую пленку: на ле нивые плесы у озера, на длинные и расчесанные хвосты лошадей, на перевернутые к зиме лодки и крыши домов, на Анну, шагающую по молчаливой улице. Лучше всего, по представлению Печатникова, Анна вписывалась в красное лето и золотую осень. Перед Печатниковым столь ясно возникла вся никогда не видан ная им деревня Исток, что у него от тоски и радости заболело сердце. В нем будто повернули что-то запрятанное, и это что-то, с давно сте санными углами, неуклюже и тяжело крутанулось в нем. Он встал, налил в стакан воды, плеонул капель двадцать валокардина, без кото рого его никогда теперь не выпускала из дома Лиза («Ах, опять Лиза! Стоит ему вспомнить Анну, как тут же является Лиза»), и медлен ными глотками все выпил. Он разделся, вытянулся под периной и сказал себе: «Гельмут был гораздо увереннее, когда не имел своей фирмы, а только представлял наши интересы. У капиталистов сейчас тоже не райская жизнь. Такие времена...» ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ Едва Калганова вышла из вагона, как сразу же огорчилась. «Ах, этот Кормушин! — подумала она с неприязнью.—Теперь мне так далеко идти. Костромины забеспокоятся. Еще сочтут что-нибудь, припишут мне необязательность, пренебрежение или непомерную гор дость. Вера Вениаминовна фиксирует каждый мой шаг, каждое мое слово. Ей воспитанность не позволяет меня воспитывать, но как же ей этого хочется... Если отец считает, что Костромин принесет мне не счастье, то Вера Вениаминовна не лучше —тут они похожи. Она с удовольствием впустила бы под свое крыло какую-нибудь робкую кра савицу, тихую обожательницу, которая бы украшала ее дом». — Присутствовать придется... Присутствовать придется...— продек ламировала Лена вслух и вдруг заметила, что она уже одна. Толпа дач ников, выпорхнувшая из электрички на тридцать восьмом километре, потекла направо и быстро растворилась между домиками и соснами, а Леночка свернула к реке, на тропинку, петляющую в тальнике и осиннике. За мостом лес пошел более густой. В нем было тихо и сум рачно. Ни одна пичужка не верешала над ухом, словно уже зазябнув перед близкой зимой. Прелый запах гниющих пней, листвы и недавних дождей подчеркивал безжизненность леса. Лена свернула с тропинки, высмотрела себе гладкую палку с ободранным лыком, и это ее при ободрило. — Присутствовать придется,—- теперь уже напевая, повторила она и прикинула: где же им жить с Костей? С Верой Вениаминовной она не хочет, а Костя не хочет жить с ее отцом. Лучше всего бы отдельно, но папа никогда ничего для нее просить на заводе не станет. Тогда как же?! Нам' с Костей квартиру дадут, в лучшем случае, лет через пять. Да еще скажут: могли бы и стариков своих потеснить. И верно: могли бы, но не хотим и не будем. «Наши трудности,— усмехнулась Лена,— многим моим подругам ■-14
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2