Сибирские огни, 1986, № 4
в миску: продолговатое пирамидальное сердце, раненное еще в лодке, печень размером с Санину ладонь. Пищевод и желудок он раскачивает было, чтобы выбросить в речку, но шеф с клекотом, как стервятник, налетает на него, вырывает требуху из рук и сутуло склоняется над ней. Складным ножиком шеф взрезывает длинный трубчатый желудок и разочарованно замирает: желудок пуст, совершенно пуст. — Что же он жрет сейчас? —озадаченно бормочет шеф и опускает требуху к ногам Юргена.—Отходы в речку не бросайте, вода вон какая прозрачная, каждый камешек виден. Лучше в море, крабы сожрут. — Отвезем на резиновой лодке в нейтральные воды и там утопим,— бурчит Юрген, но так, чтобы шеф не услышал. Вырезав жабры, Юрген топором отделяет голову и принимается пластать рыбину. Нож обрезает с двух сторон по длине позвоночник, рыбина раз и другой слабо шевелит хвостом — жизнь еще теплится в ее обезглавленном, выпотрошенном .теле. Хвост Юрген тоже отрубает — сразу же за последним плавником, и взвешивает его на руке. — Представляешь,— говорит он Горычеву,— придут к тебе гости, и ты выставляешь эту штуку целиком на блюде, с рассыпчатой кар- товочкой, с лучком колечками... М-м-м! — Конец света,— говорит Горычев и проглатывает слюну. Еще несколько минут, и таймень разъят. На широкой доске наис косок, свешиваясь с двух сторон на гальку, лежат два боковых пласта, разрезанные по спине, сочнейшего лососевого-цвета в разрезе, и нежно розовая тешка, на которой уже выступили капельки жира, вырезанная вместе с грудными плавниками и сама по себе похожая на странную остроносую рыбу типа стерляди. Отдельно лежат голова, снизу белая, с треугольником пустых теперь жаберных крышек, и хвост в мелких черных пятнышках, похожий на фюзеляж реактивного истребителя. Шеф вздыхает и уходит. Саня делает последний снимок и уходит следом. Юрген кончиком ножа выскребает с внутренней стороны тешки застывшую кровь. — Лучше помыть, наверное,—-говорит Горычев. — Кто ж моет перед засолкой? Испортится, пропадет, особенно в наших условиях. А кровь обязательно удалять надо, она не про саливается. Учись, пока я живой. — Так что, солить будем? А в чем солить? В ведре, что ли? Не отвечая, Юрген разрубает голову вдоль и кладет в ведро, разламывает на четыре части позвоночник и сует туда же, протягивает ведро Горычеву: — Держи, кок. Здесь на две капитальные ухи. — А жарить? _ Пожарим вот это.—Юрген подает еще и котелок с печенью, молоками и прочими съедобными потрохами. Пальчики оближешь. А жарить тайменину — только продукт переводить. Она малосольная вкуснее всего. Пласты, тешку и хвост он уносит в тень, накрывает своей штор мовкой.^ ь полежит часик-другой. Перед засолкой полезно. Присутствует Горычев и при засолке, внимательно, как заинтересо ванный ученик, следя за каждым движением Юргена. А тот священно действует На разостланном полиэтилене он сперва натирает солью каждый пласт снаружи, удаляя при этом остатки слизи, потом густо по сыпает солью внутри и по срезам. Достает новый мешок из толстого по лиэтилена, разнимает его, плотно укладывает рыбу внутрь, мешок пере гибает вдвое и туго увязывает киперной лентой. Сквозь соль и полиэти- пен р ы ^ В С тараетесь замечает шеф, издали также наблюдавший іроцедуру засолки.— Браконьерскую рыбу я не повезу. — Мы ее до конца поля двадцать раз съедим! — отвечает Юрген * прикидывая вес мешка, негромко говорит не то Горычеву него тамому себе: — Килограмма по четыре на нос. Лиха беда начало...
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2