Сибирские огни, 1986, № 4
точку зрения. Калганова не высказывала ее. Костромин сам допыты вался. Он знал, что слукавить его тихоня не сумеет, не сможет, у нее не получится. Когда она все-таки уступала ему и высказывалась, то Костя пора жался: ее мнение было и оригинально, й интересно, и аргументирован но. Он сокрушал его, обрушивая на Калганову весь свой интеллектуаль ный блеск. Но уступать она не могла. — Хорошо,— только и говорила Лена.—Пусть будет так. — Что значит «пусть будет так»? —негодовал он.—Ты не сог- ласна? — Нет. — Почему же соглашаешься? — Я не соглашаюсь... я не опровергаю... С этого «нет» Костя и полюбил Елену Калганову. Наконец его женщина имела «свое лицо». — Ленка — личность,—выводил Костромин с удовольствием и с не которой тревогой. Ему хватало ума понять это, но не хватало характе ра принять это. «Она меня так любит,— не очень решительно предполагал Констан тин,— что скорей всего будет все время давить себя. Оттого и напряже ние на людях —никак не раскуется, не освободится от своего несогла сия, сопротивления всему тому, что ей не мило. А что ей не мило?» «Ясное дело,—усмехнулся Костромин, лениво взглядывая в окно, за которым неутомимая птаха обирала осенний сад.— Ей не мило мое прошлое. Ленке, кажись, даже дышать трудно рядом со Смокотиной». «Даже Абрам не поверит,—вздыхал Костромин,—но Смокотина во мне, сама того не ведая, взрастила равнодушие к красоте, хотя она не кукла —я-то знаю... В нашем романе страдающую сторону представ лял я». Он вспоминал, как на этой же даче еще прошлым летом Галка Смокотина любила ходить голой, никак не понимая, почему молодой Костя с мускулами, прорисованными спортом и режимом, не спешил реагировать на ее бесспорные прелести. Костромин никогда бы не пове рил раньше, что рядом с красивой женщиной мужчина может быть без участным, равнодушным. Его ничто не пронимало. Он ласкал Галку с таким же холодным интересом, с каким в магазине ощупывают бар хатистую ткань или мнут в руке добротный кожаный ремень. Отчужде ние между ними, росло без видимых причир. «Ленка сейчас в электричке трясется, ко мне едет»,— с радостью и тревогой подумалось ему, и этого было достаточно, чтобы он взвол новался. Его любовь не совпадала со сложившимися у него представления ми. Он не любил, как Григорий Мелехов, не страдал, как Вертер, и тем более не упивался чувством —«не тот возраст и не то... образова ние»,— как Ромео. Какой там! Литературные параллели обращали его к одному герою — к Вронскому. «Пожалуй, так же, без взрыва,—иронизировал над собой Костя,— я отношусь к Ленке, как этот несимпатичный Вронский к своей неисто вой Анне». Никаких бурь. Одна острая необходимость: Ленка должна быть рядом —и все тут. Без нее все становится пресным, вторичным, хотя при ней он нередко с удивлением смотрел на Ленку и спрашивал самого себя: «Неужели она и будет моей женой? Неужели мы сможем долго по жизни шагать с ней вместе?» Не очень-то вдохновляющие вопросы накануне женитьбы, но едва ли они содержали нечто легкомысленное или циничное. В тридцать лет влюбленность редко выключает разум. Избранники судьбы те, кому сразу же даруется счастье. Но судьба милостива. Она дарует и другим, когда счастье медленно, как орех, созревает, накапливается и крепнет. Нередко только после рождения ребенка муж и жена понимают, как бы прозрев, что все, что было до 80
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2