Сибирские огни, 1986, № 4

■да же направлялись и друзья Кости Костромина, еще не устроенные им. Их было много, но подолгу они не задерживались. Наконец, здесь жили — и подолгу —начинающие специалисты, которым закон гаран­ тировал жилье, а завод —нет. Если это были литейщики, то они могли рассчитывать на комнату Богословского. Жизнь его шла на виду у других, но это не означало, что другие в ней хорошо разбирались. Его любили за искренность и энтузиазм, уважали —за знание дела, а обижались на него —за язык. Мало кто понимал, что и искренность, и знание дела, и ирония в нем от жесто­ кого детдомовского детства, от того, что пробивался он в жизни без папы и мамы. Только блистательный и как будто недосягаемый Костро- мин сразу же разглядел гордость и одиночество нескладного, вечно плохо выбритого паренька. Они сдружились еще в институте, где Кос­ тя нежно эксплуатировал Абрама. Он относил записки девушкам, от­ вергнутым Костроминым, рассчитывал за него —хотя они учились на разных факультетах — проекты, выстаивал в очереди за.билетами, хо­ дил за Костю на десятидворки, добросовестно переписывая избирате­ лей. Богословский боготворил Костромина. Он не сомневался, что Костя и должен быть баловнем судьбы. То, что Богословскому давалось ценой напряженного изучения, Костромин усваивал на лету. Идеи из него вылетали так же легко, как и шутки. Оттого, наверное, к ним не относились серьезно, но не Богословский... Их дружба не была равной. Костя подчинялся, вроде бы, но в сущ­ ности, командовал. Он имел еще с десяток таких же преданных друзей, ■как Абрам, хотя для Богословского он был единственным другом. Когда Костя уезжал или отбивался от него, Богословский томился, горевал, но никогда первый не восстанавливал отношений. Приходил Костя —веселый, ласковый, заботливый —и тут же начинал с просьбы: — Абрамчик! Будь мудрым, как цадик, прожженным, как Уинстон Черчилль, и всесильным, как директор универмага: приехали очередные «Песняры» и вызвали ажитацию. Я человек слабый —я поддался... — Барбос! —бурчал Богословский, отправлялся в филармонию и добывал билеты. Зато после концерта Костромин был единственный человек в ми­ ре, который слушал стихи Богословского и, самое странное, тут же их запоминал. Проработав уже по семь лет на заводе, Костромин появлялся в комнате Богословского так же неожиданно, как и в студенчестве. Он приносил ему какой-нибудь домашней еды, требовал капризно дав­ но пропавший в городе цейлонский чай, разваливался на обшарпанной тахте и тихо приказывал: — Читай! А потом повторял, рассеянно роняя слова: — Я—Абрам, не имеющий злата, • Не сложивший купюры в чулок, Так как век на одну зарплату Жил, ребята, как бог и... как мог. — Странные стихи для литейщика и одинокого человека. Да еще члена партии,— говорил, пошучивая, беспартийный Костромин.—У те­ бя начало пути, а ты как будто итог подводишь. Тебе влюбиться надо, Абрам, и от иронии переходить к семейному юмору. — И тебе... — Уже. — Что уже? — Уже сделано: влюбился,—заверял Костромин. — В который раз так-то? —спрашивал Абрам. — Почему ты считаешь,—деланно взвивался Костромин,—что влюбиться можно только однажды? Это «истины» незрелых поэтов, ханжествующих учителей и профсоюзных работников. Пушкин до На- 76