Сибирские огни, 1986, № 4

ему тут же казалось правдой. События на сцене он легко примерял к се­ бе, увлекался и переживал. Кроме того, театр возвышал его, давал Связкину возможность по­ чувствовать, что он, зуборез, многого достиг в жизни. Он приезжал в театр на собственной машине. Собираясь в театр, строго следил за тем, чтобы все были одеты по высшёму разряду: никаких джинсов, курточек и свитеров. Они с сыном в строгих и добротных костюмах, дочь и жена в самых праздничных платьях. Отвиливания не допускались: в театр идет вся семья. — Хочешь не хочешь,—смеялся сын,— а батя нас зрителями сде­ лает. Что ж, искусство требует жертв... и аншлага. Отец на шуточки эти не реагировал. В парадном костюме он словно подрастал, обретая внушительность и представительность В те­ атр ехал «профессор» Связкин, работающий на самом знаме­ нитом заводе города. Он заботливо рассаживал родных в ста­ ренький «Москвич», еще раз осматривал свое семейство и, удов­ летворенный, чинно трогался. В театре —это он тоже считал обязательным —Связкин вел семью в буфет и, никого ни о чем не расспрашивая, покупал себе кофе и бутерброд, жене и детям —- пирожные и пепси-колу. Семья Связкиных сидела за отдельным столи­ ком и рассматривала зрителей: Артемий Николаевич —с почтитель­ ным интересом, жена —робко, смущенно, сын —с бегло, небрежно, а дочь —целенаправленно: кто во что одет. Единственное, что в театре огорчало Связкина,—это знакомые. Он не любил встречать в театре знакомых, .не хотел, чтобы здесь знали, что он зуборез. Только в театре Связкин не гордился своей профессией. Почему —он не мог понять. Его не покидало ощущение, что в театре все достижения и звания как бы мельчают. Среди кресел, лож, бархат­ ных истертых канапе, праздничной толпы Артемий Николаевич туше­ вался. Нечто недостижимое для него пропитывало атмосферу театра. Перед театральными бабушками, продающими программы, он цепенел, портреты актеров в фойе рассматривал с таким же благоговением, как огромные фотографии Героев Советского Союза в городском парке. Состояние некоторой задавленности, стесненности и в то же время приподнятости не разделяли знакомые Связкина. Они держались в театре раскованно и свободно, Связкин завидовал их естественности, что его огорчало. Он, торжественный и взволнованный, хотел радоваться в театре. Только радоваться. И забыть обо всем, что было дурного и нелепого в его жизни. Откуда столько знакомых?! —недоумевал он, забывая, что би­ леты распространяли на спектакль не в одном цехе, а по всему заводу. Но едва в^ зале гасили свет и занавес начинал плыть, обнажая сцену, Артемий Николаевич успокаивался, и его охватывало то раз­ мягченное и немного сентиментальное состояние, какое свойственно ему было дома, среди родных. Тогда в зале не было более благодарного и внимательного зрителя, чем зуборез Артемий Николаевич Связкин. Его душа сбрасывала все тревожное, все стесняющее его, он легко впадал в состояние, называемое театральными критиками сопережи­ ванием. Сопереживание Связкина досаждало окружающим. Пока он смот­ рел спектакль, то тяжело вздыхал, сморкался,— его глаза увлажня­ лись. Артемий Николаевич непрерывно издавал различные восклицания. — Надо же! —произносил он сочувственно. — Ишь ты, гад! —шептал он так, что вздрагивало ползала Чаще всего он одобрял: — Правильно! Правильно! Так и есть... Послушай, батя,—укорял сын.—Ты не мог бы потише, про себя? Нет, он не мог. Минуты на три Связкин замолкал, а потом его снова несло. Тем более что спектакль, который они смотрели на этот раз, был, как считал Связкин, о нем. Он тоже бы не взял премию если бы его рабочее достоинство унижалось, если бы ему задарма платили. 72