Сибирские огни, 1986, № 4

— Да ты с ума сошел?! Я уж один кусок мыла извела. Видишь, вон стирку затеяла... — Отдавай что есть,— долбил Связкин. Он забрал кусок мыла и удовлетворенно затопал в общагу. Теперь его уязвленная гордость была спокойна. Он не ханыга! Трезвый реалист Связкин мгновенно превращался в идеалиста, не способного разглядеть скверну в человеке, если человек выражал доброжелательное,’ уважительное отношение к его работе. Но за пренебрежительное' отношение он платил той же категоричностью — презрением, ненавистью и полным бунтующим непослушанием. Дотошность Связкина досаждала в цехе контролерам, мастерам, нормировщикам. Он выписывал семнадцать газет и журналов, знал наизусть КЗОТ и постоянно совершенствовал свою эрудицию в трудовом законодательстве с помощью четвертой страницы газеты «Труд». Сколько ком^ начислят и сколько с кого скостят, рабочие выясняли, как правило, не в бухгалтерии и не в отделе труда и заработной платы, а у Связкина. Даже простейшие расчеты он вел на логарифмической линейке, вечно торчащей, как большой патрон, из нагрудного кармана его аккуратной синей куртки. Лет пятнадцать подряд избираемый казначеем цехкома, Связкин знал и помнил все: кто сколько зарабаты­ вает, кто сколько пропивает, кто сколько откладывает на книжку, кому, когда и в каких размерах оказывалась материальная помощь, кто, куда и на какие курорты ездил, кому предоставлялось жилье, право на покупку автомашины, мотоцикла с коляской и т. д. Это был живой архив по учету материальных ценностей. В Связкине сгорал актер. Проявлялся он, когда зуборез простаивал. Тогда Артемий Николаевич с тщательностью ЭВМ припоминал, сколько времени он простоял на прошлой неделе, в минувшем месяце, в послед­ нем квартале и в целом за пятилетку. Он рассматривал вопрос юриди­ чески, экономически и политически. Причем при максимальном стечении народа, обогащая свои обвинения цитатами из постановлений партии и правительства, трудов классиков марксизма-ленинизма, народными прибаутками, пословицами и поговорками. На каждый из трех станков, на которых зуборез работал, в часы простоя Связкин смотрел, как на жертву разбоя — с ужасом и сострада­ нием. , — Как вы думаете,— обращался он «невинно» к плановикам и экономистам,— сколько лет стоят, пока не сточатся, зубья в станках? — Брось чудить, профессор. Ты же знаешь — десятилетия... — Правильно,— охотно подтверждал. Связкин,— Выходит, что я работаю на десятилетия, на века, можно сказать, а вы мне на неделю работы дать не можете. Зато премию получим. — За что премию-то? Как за что?! — дивясь людской непонятливости, восклицал Связкин,— Станки стоят, дела им нет, никакого расхода металла, электроэнергии. Это же чистая экономия... Зубореза, когда он простаивал, многие старались обойти стороной, но Связкин, твердый и саркастический, катился, как шар, по проходам цеха, оповещая каждого встрёчного-поперечного о своем вынужденном безделье. Простой его оскорблял. С точки зрения Связкина, это было самое обидное, вопиющее невнимание к его мастерству. В зарплате профессор не терял при любых простоях — легко наверстывал упущенное, но, не работая, этот лучший зуборез завода, этот виртуоз, этот король, этот законник, с горечью обнаруживал, что и он может быть ненужен. Значит, весь его опыт не такой уж значитель­ ный и необходимый. Значит, все, что он узнавал, накапливал, за что бился,— бирюльки, собаке под хвост. Нет! Он не мог смириться. Связкин не боясь показаться рвачом и демагогом, пробивался в кабинеты начальства, выступал с бичующими речами на собраниях и конферен­ циях, а главное он сам, без мастеров и распредов, находил себе 54