Сибирские огни, 1986, № 4

шись во главе стола. Маргарита сидела рядом с ним. Спрашиваю: «Что за баба?» Мне пояснили: дочь шефа. Незамужняя. Кандидат наук. Займись, мол, Васька. А что, подумалось мне, и займусь. Посмотрю, как наша гадина будет реагировать на мое кавалерство. — И я , Петька,— продолжал Воскобойников,— приволокся за ней. Танцую — шеф не реагирует. Пью на брудершафт, и брудершафт хамски затягиваю,— шеф хоть бы хны. Тогда я громко так говорю: «Риточка, вы не знаете, что мы здесь обмываем? Чужие мозги. Свои-то безделье убило. Академию сосём». Вот тут его проняло. «Как это сосём?» — спрашивает он мило и зловеще. .А я что?! Отмщенья жаждала душа. Бухаю напрямки: «Сосём взахлеб, даже не поперхнёмся. Зачем нам свои мозги, когда они у других есть? Прилипалам легче, спокойнее». Воскобойников налил себе стакан минеральной и выпил залпом: — Отдам ему должное: выдержка у него была крокодила. Он не закричал, не озлобился внешне. Сказал* только спокойно и заботливо: «Напился Васька. Уберите его». Ну, два наших лба третьей категории тут же поднялись и потащили Воскобойникова к выходу. Как сказал поэт: «...в моей судьбе одна надежда мне осталась». Но тут вдруг голос: «Оставьте его». Голос тихий, но, знаешь, все услышали. Шеф сразу сник, как от директорского взгляда. Маргарита подходит ко мне, поправляет на мне галстук, берет меня под руку и уводит. По дороге очень спокойно информирует: «Своего отца я презираю. Он пригласил меня в ресторан, чтобы разуверить. Он ничто, нуль, знаю. Сегодня хотел показать и доказать .свою неординарность. Заверял, что вас всех премировали за изобретение. Вы все пояснили. У вас, видимо, был другой отец...» Да, сообщаю ей, другой, не чета вашему. «Но я не могла выбрать другого»,— говорит Маргарита и улыбается так, что у меня сердце почти что .останавливается. «Слушайте,— предлагаю я ей,— пойдемте ко мне и выпьем еще на брудершафт». Она соглашается. Сразу же, без тени тревоги или кокетства. Черёз три недели, Петька, я умолял ее стать моей женой. Ты еще разглядишь и оценишь Маргариту... — А что же шеф? — полюбопытствовал Печатников. — Ничего. Я, едва влюбился, сразу выпал из-под его влияния. Принес ему заявление об увольнении, сообщил, что женюсь на Марга­ рите, и он остался один на один с переполнявшей его злобой и завистью. Через три месяца его хватил инсульт. Без указа и приказа. В наследство, кроме дочери, покойничек оставил мне вирус приспособленчества, некую терпимость к серости. Болезнь... Она дорого мне обошлась — как кон­ структор, Петька, я кончился, и к тебе уже ехать нет смысла. Зато женился по любви. Вроде бы... — Но уж что-то любовь какая-то настороженная,— заметил Печатников. — Так и есть,— согласился Воскобойников.— Боимся многого. Я, например, боюсь разлюбить, боюсь увидеть в дочке отца, боюсь умереть в гордом одиночестве, боюсь запить снова. Я, знаешь ли, лечился, ампулизировался... Не тот теперь Воскобойников, Петенька, не тот, и давай с этим смиримся. — Не уговаривай,— попросил Печатников — Приспособленчество — рабство духа. Его нельзя отменить, как крепостное право. Вытравить можно. ГЛАВА ВОСЬМАЯ Ровно через неделю Абрам Богословский пришел на прием к ди­ ректору завода. Секретарь отвернула стриженую головку и холодно сказала в невидимый Абраму микрофон: — Алексей Васильевич! К вам пришел мастер из литейного цеха. Говорит, вы его вызывали. — Фамилия? — прохрипел голос директора. 47