Сибирские огни, 1986, № 4

Кормушин взглянул на часы и ахнул — шел двенадцатый час. Он быстро оделся и вышел. — Ну,— встретил его шофер насмешливым вопросом,— как ночка? Много дрыхнешь для рабочего человека... — Что ж не разбудили? — сказал Ленька, с удивлением глядя на то, как ловко директор с шофером укладывали большие куски мяса уже разделанной туши сначала в полиэтиленовые, а потом в обычные холщовые мешки, прихватывая мешки лыжными затяжками. — Это лось? — спросил неуверенно Кормушин. — Не довелось,— хохотнул шофер.— Убёг куды-то. Быка вот по дешевке скупили. Тоже съедобный. Алексей Васильевич! — спросил он.— Говоруну чо дадим? — Морда его. Чтоб спал меньше... — Слышь, говорун,— обратился шофер к Леньке,— вот там, под кустом, морда бычья, забери. — На память? — озлился Ленька. Он поднял капюшон, закурил. Ему стало обидно. Значит, ехали на лося, на охоту, а выходит, на мясозаготовки. — Товарищ директор! — спросил он со злой веселостью.— Доку­ ментик-то у вас есть на убивство лося? Вдруг еще подвернется... Директор не отирал лицо от дождя. Он работал не отвлекаясь, как опытный упаковщик, быстро и умело. — Есть документик,— сказал он как бы впопыхах,— Ученый. У меня почти на каждый вздох есть документик. Не мешай! Ленька подошел поближе. Шофер с директором отдельно уложили печень и сердце. Кормушин вдруг вспомнил, как давным-давно у них в деревне пропала корова у соседки. Тетя Поля ревела в голос, оплакивая свою корову. Чуть ли не всей деревней ходили они по лесу искать буренку. Не нашли. Через полгода узнали, что корову прибил и тайно увез к себе один примак. Леньке показалось, что примак тот был на директора похож — тоже здоровый, как лось, с маленькими глазками. Тетя Поля примаку чуть не выцарапала глаза эти. Еле откупился, падла. Воспоминание растравило Леньку. Он взял бы бычью морду, взял бы — он не гордый, если бы только не усмешка лизоблюда-шофера, если бы они разбудили его и если бы он вместе с ними был, на равных. А так, выходит, он второй сорт. «Не доверили... Страивать не схотели». «Ну, ладно,— подумал Ленька,— я им покажу, кто первый, а кто второй». Что он им покажет, Ленька еще не знал, но мрачная решимость как-то отыграться, показать себя, взять свое уже одолевала его. Он вернулся в палатку, без разрешения вытащил из чехла директорское ружье, зарядил его. Утенин с шофером на него не обращали внимания — им было некогда. — Леонид! — услышал он.— Давай сон отрабатывай. Возьми в саквояже пол-литра и оттащи егерю — его дом за согрой стоит, под горой. Он нам еще два ведра черных груздей обещал. Доставь. Без егеря впустую бы киселя хлебали. А так хоть бык... — А потом? — спросил Ленька. — Что потом?! — переспросил недовольно директор.— Выходи из палатки и поговорим. Я не диктор на станции, чтобы орать. — Потом что делать, Алексей Васильевич? — уточнил Кормушин, выйдя из палатки. Дождь уже не дробил брезент, а глухо по нему стучал. Это были холодные капли сибирской осени. Прошел всего день, а природа враз переменила всё. Белесая мокрая мгла повисла над лесом. Директор стянул бечевкой последний мешок — лыжных затяжек не хватило — и только потом взглянул на Кормушина. В штормовке, в кирзовых сапогах, с ружьем на плече Ленька вид имел решительный. — Так что потом? — повторил Кормушин свой вопрос.— Откуда что тащить, товарищ директор? 29