Сибирские огни, 1986, № 4

— Не веришь? — обиделась Глафира.— Сам посмотришь... когда позовут. За что любит? Кхе... За красоту видно... фигуристая такая. Глафира волной прочертила'воздух, показывая, какая такая жена у Васьки. — И умная... Ничо-о не скажу. Даже, может, не меньше Льва Васильича знает... Хотя навряд ли, конечно. Что Васенька не скажет — она или поддержит или поправит. Он говорит теперь мало. Слушает все больше. Сядет в кресло, смотрит на нее, как дурачок какой, и слушает. Как завороженный... или напуганный. Слушал и Печатников. Правда, уже вполуха. Глафира еще что-то говорила ему обидчивое, язвительное и пустяковое, еще о чем-то предупреждала, но из всего услышанного он выудил главное: под прошлым, и для него очень значительным прошлым, подведена оконча­ тельная черта. Он больше не будет иметь в Москве родного дома, волноваться и радоваться, приближаясь к Подсосенскому переулку, и Васька, его закадычный друг, скорее всего перейдет в бывшие друзья, которых у Печатникова было так много, что он порой забывал их имена и лица. Все, кто окружал его, числились по разрядам «учителя», «ученики» и «товарищи». Он где-то читал: старость — это когда друзей теряешь, а новых не приобретаешь. К легкой печали, овладевшей Печатниковым, прибавлялась и тревога за Глафиру. Он уже пять лет назад, после смерти Воскобойниковых, предлагал ей переехать к нему, в Сибирь. Но куда там! Разве она могла бросить своего Васеньку, вынянченного с рождения, свою Москву, в которой она знала только соседей, друзей дома и магазины, да еще своих кошек?! Ни за что! Но теперь-то, думал Печатников, у нее обрублены корни: ни стариков, ни кошек, ни друзей дома, кроме меня... да и я едва ли скоро появляюсь здесь снова, ни... Васьки, судя по всему, порабощенного запоздалой любовью. Сколько же ему лет? Мне пятьдесят восьмой, а он моложе меня года на три. Тоже в годах дядечка... Какие только наскоки он ни отбивал! А вот женился... Что ж, как говорится, дай ему бог. Печатников поднялся, поцеловал Глафиру и строго сказал: — Приеду из Мюнхена — заберу тебя с собой. Поедешь. Тебе у меня будет хорошо. — А что?! — снова заплакала Глафира.— Соберусь и поеду. Всего тебя обстираю, задарма хлеб есть не буду... — Перестань! — попросил Печатников и снова нежно поцеловал Глафиру в коричневую, с прожилками, щеку. — Где же Васька? — Речную рыбу по Москве ищет. Она,— Глафира не называла жену Василия по имени,— одну речную признает. В другой, говорит, активность какая-то нехорошая. Моря, говорит, все отравлены. — Так уж и все?..— улыбнулся Печатников. — Вот тебе крест, Петенька,— горячо заверила Глафира.— Она знает. Она в науке по рыбам. В лаборатории главная. Кандидат! А Васенька не кандидат. Потому, может, и молчит. Зарплаты меньше ее рублей на тридцать получает. Принесет, сразу всю отдаст, а после по трояку, как пьянчуга какой-нибудь, просит. Представляешь! Раньше все деньги в буфетике лежали, и никто не просил, брал сколь надо. Ноне не так. Она каждому рублю свое место знает. Во как, Петенька, живем ноне. — Ну, ну,—успокаивал Печатников Глафиру. В дверь постучали. — Войдите,— сказал Печатников. В комнату вошла моложавая женщина с безучастным лицом и распущенными по плечам просыхаю­ щими волосами. — Здравствуйте! — Здравствуйте! — Извините меня,— сказал Печатников.— Это я ворвался... — Я понимаю, вы не знали,— сказала женщина.— Вы доктор наук Печатников? 23