Сибирские огни, 1986, № 4
— Увы, не всю,— улыбнулся главный конструктор, показав на громоздящиеся и еще не очищенные многотонные корпуса,, стояки, опоки. — А он пояснял мне: надо же что-то и для вашей гидрокамеры оставить. Вдруг закукарекает... — Не верит? — Если б только он... Все не верят! — Как все?! — поддел Печатников.—А Богословский? Он же верит. Костя рассмеялся. Печатников уже собрал, конечно, всю инфор мацию. — Абрам верит,— заверил он главного конструктора.— Но пока по доверию души, а не ума. — Доверие ума пусть исходит от меня. Хотя... ...«Хотя» затянулось. Главный конструктор никак не мог додумать того, что не додумалось в разговоре с Костроминым. «Ума у них достаточно,— уже в самолете вспоминал он прерванный из-за нехватки времени разговор с Костроминым.— Характера мало. Нет, даже не характера — настоять на своем они умеют. Заупря мятся — не сдвинешь. Чего же мало-то? Убежденности? Едва ли... Они критикуют все подряд, но попробуй кто-нибудь со стороны задень свое, родное, отечественное — наповал уложат. Нет, они наши, нами воспитан ные ребята. Но откуда в них цинизм? Откуда появляется нежелание сопротивляться? Почему они, понимая, что борьба нужна, необходима, вдруг неожиданно, при пустяковых, в сущности, обстоятельствах, от казываются от борьбы? Почему они так чувствительны к форме от ношений? Не закалены?.. Или более образованны и, следовательно, более чувствительны? Что заставляет их жертвовать духовным и профес сиональным ростом ради благополучия, оклада, тихого размеренного темпа? На нас насмотрелись?! Возможно. Нашего брата, старика, идеализировать не стоит. Приспосабливались? Было. Врали? Было.’ Предавали? Тоже было. И среди нас каждой твари по паре. Мы сейчас историю нередко подмазываем, дозируем, но шила в мешке не утаишь — вылезет сквозь мешковину...» «И все-таки, и все-таки,— внушительный том ГОСТов так и лежал нераскрытым на коленях у Печатникова, погруженного в размышле- ния- Не все нормально в нашем королевстве. Ненормально, когда тридцатилетний советский инженер, убежденный в своей правоте, легко впадает в уныние. Костя только начал возиться с гидрокамерой,’ а уже страдает от неверия, оттого, что ему мало помогает Красницкий... Откуда эта слабость, хлипкость? От достатка, от привычки к благополучию, привитой еще в детстве? Черт его знает... Да и благополучие далеко не всеобщее. Многие и сейчас живут трудно, не как Костромин. Конечно у них не та... степень лишений, но лопатой деньги не гребут. Отнюдь!»’ «Деньги,— усмехнулся Печатников,— В юности, когда мне больше всего нужны были деньги, Я меньше всего думал о них. Нынешние о них заботятся, едва джинсы натянут. Сразу хотят начинать красиво надеждами на будущее их не убаюкаешь. Воспита-али! Мы ради вас страдали и терпели лишения. Зато у вас все есть —живите и радуйтесь». «Какая вредная чепуха! — распалился Печатников.— Страдали ради всех, в том числе и ради себя. И ради них. Но дать все всем мы не можем. Если бы могли, то это было бы извращение, бомба под юношеские мечты, дерзания». «Ах, вот отчего их неверие,- словно бы догадался Печатников — Они видят, что некоторые имеют все без трудового, нравственного права на то, чтобы иметь все это. Но что такое всё?! Милые мои чудаки конструкторы Вам не хватает мировоззренческой широты диапазона. Да и откуда?! Почти ничего к вам не пришло выстраданным’ Сваливалось, как с неба, как подарки деда Мороза. Везде облегченный вариант жизни: теорию изучали преимущественно по брошюрам и учебным пособиям, в институты сплошь и рядом поступали по холод ному уму, по протекции, по наущению папы с мамой, за границу отправлялись не построенные поротно, не под свист пуль и мин 18
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2