Сибирские огни, 1986, № 4
— Где же мне подписать чертежи?! Я спешу на аэродром,—чертых нулся Печатников. Они вышли из третьего механического цеха и уже подходили к литейке. — Подпишите на моей широкой спине или на моей столь же замет- пой лысине,—предложил Красницкий. Роберт нагнулся, и Печатников стал одну за другой быстро подпи сывать хрустящие кальки, не щадя спины Красницкого. — Изменения корректны? — спросил он строго.—Вы тут не наплу тали? И почему их опять так много? Директор, о чем вам известно, за претил вносить какие-либо изменения после двенадцатого числа... ^ — Если вы перестали мне доверять,—ответил Красницкий еще спокойнее и медленнее, чем обычно,— то я лучше пойду в замы к Иисусу Христу —мы с ним дальние родственники. Наверняка выиграю в окладе, не говоря уже о нервах и режиме работы. — Ну, ну...—примирительно выдавил Печатников.—Давайте стер пим еще раз. Лучше скажите, как вы меня перехватили? Почему решили, что я появлюсь здесь? — Вы недооцениваете мой опыт, Петр Николаевич. На сегодня гидрокамера — ваше любимое дитя. Из истории и литературы известно, что на любимых смотрят при малейших возможностях. Я достаточно начитан... — Ну и как там? — Сейчас увидите. Обычная рутинная суета —ломай, вали, от таскивай. Смею заметить с доступной мне откровенностью, что я вашей любви не разделяю. Точно так же, как и цех, с неодобрением смотрящий на безумства конструкторов. Справедливости ради,—добавил Красниц кий,—могу констатировать: как и полагается сибирской действитель ности, есть и сторонники-энтузиасты. От цеха — Богословский. От нас — Костромин. Возможно, что общей работой они усиливают свою дружбу. Допускаю, впрочем, и влияние наследственности... — Чего-о?!.—Печатников напряженно размышлял. — Наследственности. Костромин воспринял от матери, профессора по силикозу, что обрубные работы необходимо, спасая человечество, механизировать. — Вы,—неприязненно спросил Печатников,— так не считаете? — Конфигурации отливок самые разные, и думается, что русскую смесь — вы же знаете, что она замешана на жидком стекле и прочна, как силикатный кирпич,—отовсюду в гидрокамере не вымоешь, хотя я, ко нечно, как заместитель главного конструктора, против тяжелого ручного труда. Я против многого, но от этого суть вешей не меняется. Я, нап ример, против товарища Утенина, но гораздо важнее, что министр за него. Пока... за него. — Роберт! За что вы так не любите директора? — Не люблю, как всякого диктатора. Я не люблю, когда рука силь нее головы. У нас, как помнится, не Латинская Америка. Кроме того, он завод любит не больше, чем охоту. А по сложившимся обстоятельст вам завод надо любить больше. Без любви, как явствует из социологи ческих исследований, редко счастливым бывает брак. — Но нужна дисциплина... — Оставьте,—попросил Красницкий.—Дисциплина начинается с самодисциплины. Вам не кажется, что это безнравственно: директору услаждать себя охотой, когда завод в трясине? Всё могут короли... Впрочем, и без него и при нем суть вещей не изменится... Извините, похо же, что я повторяюсь. — Суть вещей не меняется при равнодушии, цинизме, подлой фило софии: энтузиазм не для нас. На Утенина у вас поверхностный и недоб рожелательный взгляд. — Благодаю вас, Петр Николаевич,— без тени обиды ответил Красницкий.—Я понимаю, что ваша риторика вызвана обстоятельства ми и ко мне, в сущности, не имеет отношения. Если позволите —я пойду. К нам спешит Костромин... Он сейчас будет жаловаться, а это утоми- 16
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2