Сибирские огни, 1986, № 4

Без него я и зимние рамы не выставля­ ла. Боялась одна-то. Дом на отшибе, что случись — ни до кого не докричишься. А он приедет, выставит, распахнет окно и сидит, пишет до поздней ночи, никто ему не мешает, лишь ветерок задергушку ше­ велит. Иногда ребята из клуба идут, оста­ новятся, заглянут. Он заметит, выйдет за калитку. — Ну, что, мужики, покурим? — Покурим. Рады с ним поболтать. Потом и в дом гуртом стали ходить. Убирать за ними не успевала. Иногда скажу: «Сынок, ты бы шел в боковушку работать. Там тебе ник­ то мешать не будет». А он в ответ: «Мам, зачем же я буду от людей прятаться?» Мария Сергеевна, пригорюнившись, про- должала, словно сама с собой: — Голубь, мой ласковый... Никого-то он не обижал, за каждого готов был душень­ ку положить, из грязи вытащить, на ноги поставить. Всех жалел... Сейчас все о нем пишут, пишут, а правды настоящей никто еще не написал. Так, собирают, что по­ пало... Ох, нету здоровья, а то, хоть у ме­ ня и два класса всего, а написала бы я два-три рассказика о Васе. Всю правду бы о нем рассказала... Последние слова она произносит с такой спокойной убежденностью, что мне и в го­ лову не приходит заподозрить ее в хва­ стовстве. Невольно приходят на память слова Василия Макаровича: «Писать я учился у матери». Что они означают?.. — Вася Белов просил выслать копии его писем,— продолжает раздумчиво Мария Сергеевна.— И вышлю. Он-то настоящую книгу о Васе напишет. Он все о нем знал... Больные — и те, кто прогуливается мимо, и на соседних скамейках — с интересом, хотя и деликатно, поглядывают в нашу сто­ рону. Должно быть, мать Шукшина знают здесь все. Наталья Макаровна, взглянув на часы, ласково, но твердо заявляет: — Мама, тебе пора отдыхать. — А и верно, — соглашается Мария Сер­ геевна.— Устала что-то. Пойду прилягу. Она встает и грузной походкой направля­ ется в нашем сопровождении ко входу в больницу. Но на полдороге останавливается и с озабоченным видом повертывается ко мне. — Милый, похлопотал бы ты насчет му- зея-то Васиного. Ко мне сколько народу приезжает, а встретить их негде. И все Васино свалено в кучу. Комнатрнку бы хоть... Я бы сама там все развешала, рас­ ставила, прибрала. И всем бы рассказывала про Васю... Несколько дней спустя, узнав, что Мария Сергеевна выписалась из больницы, мы с Тигрием Георгиевичем пришли к ней домой. Квартира у нее была (я уже говорил) двухкомнатная, но жила она фактически в одной. А вторая комната (вход в нее — из первой, двери нет) целиком отдана сыну. Здесь стоят и кровать, и диван, и стол, но на кровати никто не спит, за столом никто не работает, они сплошь заложены фотографиями Василия Макаро­ вича, иллюстрированными журналами с его портретами, кинорекламой, всякими безде­ лушками, видимо, привезенными сыном из поездок, в том числе и заграничных. На стене — портрет деда, С. Ф. Попова, напи­ санный масляными красками, очевидно, с фотографии, и великолепный магнитофон (в марках не разбираюсь, сужу по внешне­ му виду). Пришли мы, мягко выражаясь, не вовре­ мя. Мария Сергеевна и из больницы-то выписалась полубольной, а тут два дня оставалось до открытия первых Шукшин­ ских чтений. Встретила нас она сдержанно, на вопросы отвечала хмуро, односложно, вид у нее был больной. На просьбу показать хотя бы несколько ранних писем сына ответила с необычайной суровостью. — Нет. Он холостой был, что попало пи­ сал. О бедности нашей много писал. Но к чему это. Мы с извинениями засобирались, было, уходить, но она предложила: — Пойдемте, на Васю хоть поглядите. Охнув, встала, повела, нас в другую комнату, домашний музей. Показала большой фотопортрет сына в черной раме, стоявший на полу, у дивана. — Вчерась из Москвы прислали... На мо­ гилке точно такой же установлен. Может, видели? После того, как мы осмотрели фотогра­ фии, она включила магнитофон, устало присела на краешек дивана. В комнате зазвучали голоса Шукшина и Лидии Федосеевой. М и л ен ьки й ты м ой. В озьм и м ен я с собой ... Я — вроде бы — не отношусь к особо чувствительным, но тут — верьте не верьте — у меня мурашки побежали по ко­ же. Чуть не со страхом смотрел я на Марию Сергеевну. Как она выдерживает?! Слезы жалости закипали в горле. Песня кончилась. Мария Сергеевна осто­ рожно, с трудом вздохнула, встала, выклю­ чила магнитофон. — Переберусь на новую квартиру (мне обещают государственную вместо коопера­ тивной) — тоже одну комнату обставлю так, чтобы о Васе рассказывать. В музей само собой, ко мне само собой люди ходить будут. ...Последний раз я видел Марию Серге­ евну два дня спустя, на Шукшинских чтениях. Видел издали. Она сидела в пре­ зидиуме в черном платье и черном платке, неподвижная, как изваяние, никак не реагируя на речи, полные похвал сыну, на аплодисменты. Если и промелькивало порой что-то на ее лице, то, мне кажется, это было выражение боли: «Господи, хоть бы выдюжить...». Мария Сергеевна умерла 17 января 1979 года. Похоронили ее в Сростках. О кончание следует