Сибирские огни, 1986, № 4

валил был с детства, ходил на костылях, теперь тоже умер) — пирата. Еще Витька Александров участвовал, Шурка Куксин, Сашка Колокольников, остальных уж не помню. Репетировали в конторе МТС. Она тогда только строилась. (Теперь ее нет, сломали). Но до конца эту затею не довели. Часть ребят разъехались, так и заглохло... Рассказанный Василием Яковлевичем эпизод с самодеятельностью — не единствен­ ный в детские годы Шукшина. Леонид Чи- кин в упоминавшемся уже очерке «Земляк, товарищ...» вспоминает, как пятеро мальчи­ шек из сростинской школы решили поста­ вить пьесу — военную, со стрельбой. Четве­ ро старших расхватали роли повыгоднее, и пятому, малышу из младшего класса, дос­ талась почти бессловесная. Вдобавок он должен был по ходу действия имитировать выстрелы и гасить лампы. Однако он на все согласился без звука и исполнил со всем возможным усердием. Чикин призна­ ется, что не запомнил даже имени малыша, да и не особенно старался это сделать: много чести для мелюзги. Но много лет спустя тот сам напомнил ему об этом. Малышом оказался Василий Шукшин... Конечно, по этим двум фактам опромет­ чиво делать вывод, что у Шукшина еще в детстве прорезался актерский талант., И все же... И все же... Однако послушаем дальше Василия Яков­ левича. — Война началась — всем досталось. Вка­ лывали наравне со взрослыми. Что вспоми­ нать!.. Читали его рассказ «Далекие зим­ ние вечера»? Там он себя описал, маму, сестренку, свое — и наше — военное дет­ ство. — Там он описывает, как дрова ходили воровать за реку. Наверно, в тот Талицкий березняк? , — В тот. Сейчас он густой разросся, а в войну его почти весь вырубили, ХОТЬ и не разрешали рубить: чужой район. Лесник поймает — топор отберет. У нас в доме пять топоров было — ни одного не осталось. Мать как-то посылает: «Сходи, попроси. Может, хоть тебя, ребенка, посовестится». Отец-то на фронте был. Прихожу. Лесни- чиха меня даже на порог не пустила: «За­ нятый он». Слышу, за окном пьяные мужи­ ки галдят. «Ни черта, себе, — думаю, — за­ нят». Гляжу, а у крыльца, в чурбаке, топор воткнут, да добрый такой! Глянул на ок- на — никто не следит, выдернул топор, за пазуху и — в березняк! «Фиг,— думаю,— вам». Василий после седьмого класса поступил в Бийский автотехникум, но потом бросил его и уехал из Сросток. Куда, зачем, ничего никому не сказал. Позже узнал от тети Ма­ руси, Васиной матери, что призвали его в армию, служит на флоте. В пятьдесят пер­ вом я тоже ушел в армию, вернулся в пять­ десят четвертом. С Василием мы встрети­ лись через год, он уже был студентом ВГИКа, приехал домой на каникулы. — О чем у вас разговоры были? — Да так, о всяком. Он не шибко разго­ ворчив был, особо не раскрывался. Боль­ ше слушать любил. Помню, однажды, спро­ сил: «Не знаешь, где медвежьего сала достать? Опять с желудком плохо...» В последние годы о Стеньке Разине часто го­ ворил. Самая заветная мечта его была — кинофильм о нем поставить. — В детстве он чем-нибудь отличался от сверстников? — Особо ничем. По характеру, я уже сказал, неразговорчивый был, тихий, даже застенчивый. Но мы, мальчишки, постоян­ но табунились около него. С ним интерес­ но было. Он больше всех нас читал. Ну, и еще большой пародист был: кого хошь изоб­ разит. Помню, жил у нас в селе Афанасий Никитин, чудаковатый такой мужичок. Ва­ силий, бывало, так его представит — живо­ тики порвешь. Даже кличка за ним закре­ пилась: «Ахвоня». (В деревнях всем клички дают). — Слава его не испортила? —• Вот уж чего нет — того нет!—даже с некоторой обидой воскликнул Василий Яковлевич,— До последнего часа остался прбстым сельским парнем, сростинским му­ жиком. За что и люблю его больше всего... ЛЕНИНГРАДСКАЯ УЧИТЕЛЬНИЦА В автобиографическом рассказе «Гоголь и Райка» Шукшин вспоминает о том, как в детстве пристрастился к чтению. Читал без разбора — все, что попадется. Мать, встре­ воженная тем, что он запустил учебу, а также опасаясь за здоровье сына, запретила ему читать. Но он тайком обходил этот зап­ рет, за что не раз получал выволочку. Од­ нажды чуть хату не спалил: устроился с жировушкой под одеялбм и нечаянно уснул. «На мое счастье,— пишет Шукшин,— об этой возне с книгами узнала одна молодая учительница из эвакуированных ленинград­ цев (к стыду своему, забыл теперь ее имя), пришла к нам домой и стала беседовать со мной и мамой. Наши женщины, все жители села очень уважали ленинградцев. Ленин­ градская учительница узнала, как я читаю, и разъяснила, что это действительно вредно. А главное — совершенно без пользы: я поч­ ти ничего не помнил из прочитанной уймы книг, а значит, зря угробил время и отстал в школе. Но она убедила и маму, что чи­ тать надо, но с толком. Сказала, что она нам поможет: составит список, и я по этому списку стану брать книги в библиотеке. С тех пор стал я читать Хорошие книги. Реже, правда, но всегда это был истинный праздник». О ленинградской учительнице я слышал от многих сростинцев, В один голос бни хвалили ее за доброту, отзывчивость, скромность. Вспомнили ее имя: Анна Пав­ ловна, только фамилию называли непра­ вильно: Тесаревская и даже Писаревская, а была она, как позже выяснилось, Тисса- ревская. — Как мы ее любили, как любили! — вспоминает Валентина Николаевна Стебу- нова, троюродная сестра и одноклассница Василия Шукшина (я познакомился с нею в Бийске).— Жила она с тремя' детьми в малюсенькой комнатушке, где даже стол негде было поставить. На топчане спали, ели, уроки готовили. . Голодали, видать, сильно. На урок придет — под глазами аж сине, да и по голосу слышно — голодная. Трое детей, дороговизна, а заработки, 169