Сибирские огни, 1986, № 4

зрение, объясняется временем, которое формировало их. Михаилу Исаковскому было семнадцать лет, когда по стране прошел Октябрь, сме­ нивший не только социально-политический строй, но и весь уклад жизни народа в го­ роде и в селе. Его взгляд на мир креп и мужал вместе с мужанием нового мира. Будущий поэт был не только свидетелем этих событий, но активным участником их, строителем в самом буквальном смысле слова новой жизни в деревне. Он был се­ кретарем волостного Совета, редактором уездной газеты, немало лет проработал в областной газете. Он не только привет­ ствовал то новое, что несла советская пора смоленской деревне, но сам нес деревне слово новой правды и света. Будучи кров­ ным сыном деревенских низов, он особен­ но радовался тому, что приносило это вре­ мя в первую очередь деревенским низам, то есть абсолютному большинству дере­ венского люда. Он зорко подмечал при­ меты нового, благотворно сказывающиеся на жизни деревни, и старался всеми сила­ ми помочь утверждению его. Из этого стремления увидеть новую, послереволюционную деревню и возник поэт Михаил Исаковский. И, конечно же, ему не по пути было не только с теми, кто всего лишь декларировал революционную деревню, не видя конкретных примет но­ вого, особенно в психологии деревенского труженика: ему не по пути было даже с талантливейшим своим предшественни­ ком — С. Есениным. Михаил Исаковский — сын совсем иной, по сравнению с С. Есе­ ниным, деревни. И совсем иной ее певец. * * * Первое, что я разыскал, развернув не­ толстую книжицу в синей обложке, на ко­ торой значился примечательный заголовок «Провода в соломе», было стихотворение «Вдоль деревни, от избы и до избы...» Прочитав его, я, кроме всего прочего, убе­ дился, что оно читается так же легко и на­ певно, как и поется. Но стихотворение, за которое я тогда же, при первом чтении, что называется, буквально «зацепился», находилось несколько дальше, и называ­ лось так же непритязательно, как все было в этой книге,— «Наша хата»! З а окн ом о п ять м етел ь м етет И , в и д ать, не скоро п ер естан ет... Зи м н и й вечер. М ать хо л сти н у ткет Н а стари н н ом сам о д ел ьн о м стане. Д о полуночи не спи т она, А ко гд а за б у д е тс я н ем н ого — П ер ед нею вм есто полотна Б е л а я р ас стел е тся д о р о га. Т а д о р о га от род н ы х полей В д ал ьн и й кр ай зо вет ее ку д а-то . Х орош о бы п о б е ж а ть по ней. Д а п о д стар о сть к а к -то стр аш н о ва то Читая эти строки, я как бы видел свою мать, только, правда, не при свете лучины, как это угадывалось в стихотворении, а при свете недавно загоревшейся в нашей хате электролампочки, склонившуюся над ткацким станом: холста на рубахи и шта­ ны для нас, шестерых детей, наткать нуж­ но было немало! 154 Так же ясно видел я и портрет своего отца, когда читал следующие строки этого стихотворения: Н а ск а м ье у се вш и й ся о тец Д л я л ап тей о б д е л ы в а е т л ы к о ... Правда, мой отец не занимался лыком, поскольку был бондарем, но картина в об­ щем была сходная. Вернувшись с работы в промартели, он по вечерам, при свете все той же, единственной в хате электролам­ почки склонялся над ведром или кадушкой, которую мастерил для соседки или на ры­ нок: медный грош, получаемый за эту сверхурочную работу, никогда не был лиш­ ним в нашей многодетной семье. Последние строки стихотворения завер­ шали окончательно эту картину трудового зимнего вечера в нашей убогой хате: Т а к и дут, п р о х о д ят в ечер а В н аш ей стар о й , в н аш ей х а т е тем н ой , И всю н очь тр о п и н ки у д в о р а З а м е т а е т в етер н еу ем н ы й ... Лишь позднее понял я, что главная но­ визна и сила книги «Провода в соломе» была не столько в этих стихах, рассказы­ вающих о старой, уже ушедшей или ухо­ дящей в прошлое деревне, о чем рассказы­ вали — в меру таланта — и некоторые дру­ гие поэты, сколько в других ее стихах и песнях, которые зорко подмечали и горячо приветствовали то новое, что шло в те годы в деревню,— первые формы коллек­ тивного труда, первые устремления к но­ вой культуре и быту. * * * Новизну книги «Провода в соломе» сос­ тавляли не внешние поэтические приемы, не изыски поэта в формотворчестве, но углубленное видение поэтом именно нового в самой действительности, в самой повсе­ дневной жизни деревни, становящейся под его пером действительностью поэзии. М. Исаковский, может быть, первым из всех поэтов — его ровесников — в полной мере осознал тот факт, что предметом поэ­ зии о земле, если поэзия эта действительно претендует на внимание современника, должна быть не старая, прошлая деревня, к которой неизбежно обращались, приукра­ шивая и идеализируя ее уклад и устои, почти все, писавшие о деревенском люде, и не та, из расписного картона, созданная вымыслом некоторых поэтов деревня дале­ кого будущего, конкретные черты которой рисовались весьма условно и потому общо и расплывчато, но реальная деревня сегод­ няшнего дня, с ее реальными приметами жизни и быта, развитием и борьбой, ухо­ дящими в прошлое нищетой и индиви­ дуализмом и приходящим на смену им братством коллективного труда и светом образования. Понял как свою личную пи­ сательскую программу почти в самом на­ чале творческого пути. И с удивительной последовательностью проводил эту про­ грамму в жизнь. Все это стало содержа­ нием его поэзии уже с 1923—1925 годов, то есть с начала работы над книгой «Про­ вода в соломе». А новое входило в жизнь каждый день, проявляясь в самых различных формах и иногда самым неожиданным образом.