Сибирские огни, 1986, № 4

В большинстве же книг, в том числе и в доронинском «Тракторном пахаре», про­ цесс этот изображался поверхностно и об­ легченно. Социально-психологические плас­ ты в сознании крестьянской массы почти не затрагивались стиховым «плугом» этих поэтов. Получались полотна с изображе­ нием жизни более условной, чем реальной. А применительно, скажем, к «Тракторному пахарю» можно добавить, кроме всего прочего, что произведения эти непозволи­ тельно растянуты и однообразны. Многие стихи той эпохи, даже таких талантливых поэтов, как Петр Орешин, или других, менее проявивших себя, но все же довольно известных в то время, как, ска­ жем, Иван Приблудный, страдали под­ делкой под народный язык, былинно-песен­ ной стилизацией речи, рассудочностью и нравоучительностью тона, а главное — про­ тивопоставлением деревенского мира миру городскому, сельской природы — пейзажу города, где якобы торжествует, по мнению того же Ивана Приблудного, «площадей бурливая тоска». Одни из этих поэтов облекали деревню и окружающий ее мир в далекие от орга­ ничности образы, создавая картины искус­ ственные и условные, вроде тех сельских полей, напоминавших собою более паркет­ ные полы, навощенные перед балом, чем действительное раздолье родящего поля, какое нарисовал, например, Петр Орешин: «Блестят полей осенние паркеты...» Другие, вроде Александра Ширяевца, ударялись в противоположную крайность, пытаясь об­ лечь живую жизнь в мертвые ризы стили­ зованной старорусской песни: Л а ж у гусельки яровчаты , П есн ей зарн ою залью сь! С ко л ько буйны х сил неп очаты х У те б я , р о д н ая Р усь!.. Еще дальше на этом пути условно-кар­ тинного изображеия деревни той поры на­ ходился Павел Радимов, облекавший из­ вечные сельские бытовые темы в книжные формы сонета и гекзаметра. Воспитанные городом и знавшие дерев­ ню не столько в результате живых связей с нею, сколько по стихам суриковско-дрож- жинской школы, разбавленной к тому же далеко не лучшими образцами декадент­ ской поэзии начала века, они были далеки от понимания глубинных процессов, проис­ ходивших в деревне, и тем более от задач, стоявших перед нею. Из этого хора выпадал светло и талан­ тливо начавший в двадцатые годы Алек­ сандр Жаров. Это особенно относится к его поэме «Гармонь». Откликнувшаяся на зарождение комсомола в деревне, она была написана вдохновенно и лирично и поль­ зовалась вполне заслуженным успехом и у сельского, и у городского читателя в конце двадцатых и начале тридцатых го­ дов. К сожалению, это было, по существу, единственное обращение А. Жарова к де­ ревне и ее жизни, переключившего вскоре после этого свой взор на другую тематику И проблематику. Конечно, лучше всех этих поэтов знал деревню С. Есенин. Ибо она, деревня, была для него не объектом песнопений, но ма­ терью, породившей его. Но он знал дерев­ ню предпреволюционную. Знал и чувство­ вал ее, что и отразилось в полной мере в его поэзии. Даже искренне приветствуя во многих стихах 1924—1925 годов новую, Советскую, Русь, поэт все же не может не признаться в том, что сердце его, хочет он того или не хочет, все еще продолжает оставаться в той старой, избяной, уходя­ щей в прошлое Руси: И теперь, ко гд а вот новы м светом И м оей к о с н у л ась ж и зн ь су д ьб ы . Все равно о стал ся я поэтом Зол о то й бревен ч атой и збы ... О том, что милая сердцу поэта «бревен­ чатая изба» отнюдь не является той избой, которая шагает в новую, зарождающуюся в советской деревне жизнь, прямо говорит следующее четверостишие: П о н очам , п р и ж авш и сь к изголовью . В и ж у я, к а к си льн ого в р ага. К ак ч у ж а я ю ность б р ы зж ет новью Н а мои полян ы и л у га... Не случайно, раздираемый предчувствием неизбежности прихода нового, которое ра­ зумом своим поэт приветствовал, и своей пожизненной привязанностью к той дерев­ не, которая всеми корнями своими ушла в прошлое и потому была неминуемо обре­ чена, он ждет от будущего лишь одного и просит лишь об одном: Н о и все ж е, новью той тесн и м ы й , Я м огу прочувствен н о пропеть: Д а й т е м не на ро д и н е лю бим ой, В се лю б я, спокойно ум ереть! » Но именно эта беспредельно глубокая и искренняя любовь к родине, родной земле и родной деревне дала поэту силы свер­ шить почти невозможное: в 1924—1925 го­ дах он, как известно, пишет ряд стихотво­ рений, которые свидетельствуют о почти героических усилиях поэта выйти к новой, Советской, Руси, к новой деревне, о чем, впрочем, выше уже упоминалось. Я не зн аю , что б у д ет со мною ... М о ж ет, в новую ж и зн ь не го ж у сь, Н о и все ж е хочу я стальн ою В и деть бедн ую , нищ ую Р у сь... Искренней и определенней не скажешь. Приходится только пожалеть о том, что поэт не дожил до тех времен, когда он смог бы воочию увидеть и в полный голос воспеть ту деревенскую новь, которая при его жизни лишь подавала первые свои при­ знаки. О неизбежном приходе этого нового поэт только догадывался. Приход этого нового увидел человек почти того же поколения, но другой жиз­ ненной школы, в силу чего он всем своим существом жаждал этого нового в дерев­ не. К тому вела его собственная жизнь. Этим человеком был молодой поэт М. Иса­ ковский. Два года лежало между появлением процитированных стихов С. Есенина и вы­ ходом книги М. Исаковского «Провода в соломе». Всего два года! Но какова раз­ ница во' взглядах на русскую деревню, ее пути и перспективы и, в связи с этим, на роль певца деревни! Эта разительная раз­ ница во взглядах двух поэтов в первую очередь объясняется, конечно же, социаль­ ными условиями, в которых формирова­ лись их души и складывалось их мировоз­ 153